Посмертные записки Пикквикского клуба

Встреча состоялась в назначенный вечер. Они сели в наемную карету и велели извозчику остановиться на том углу старой Панкрасской дороги, на котором стоит приходский рабочий дом. В то время, когда они вышли из экипажа, было уже почти темно; направясь вдоль глухой стены перед фасадом ветеринарного госпиталя, они повернули в боковой переулок, который зовется или звался в то время Малой Школьной улицей и который, не знаю, как теперь, но тогда был порядочно пустынным местом, окруженным почти все одними полями да рвами.

Нахлобучив себе на глаза свою дорожную шляпу и закутавшись в плащ, Гейлинг остановился перед самым беднейшим домиком в улице и постучался тихонько в двери. Ему тотчас же отворила какая-то женщина и поклонилась ему, как знакомому; Гейлинг шепнул полицейскому, чтобы он оставался внизу, а сам тихо взобрался на лестницу и, отворив дверь в комнату, прямо вошел в нее.

— Предмет его розысков и неугасавшей ненависти, в настоящую минуту уже дряхлый старик, сидел за голым сосновым столом, на котором тускло горела заплывшая сальная свеча. Старик, испуганный внезапным появлением незнакомца, ухватился за стол, его слабые ноги дрожали.

— Зачем вы пришли сюда? — сказал он. — Здесь прозябает нищета. Чего вы ищете тут?

— Вас! Я желаю говорить с вами, — отвечал Гейлинг.

И, сказав эти слова, он сел на стул у противоположного угла стола и, сняв свою шляпу и откинув воротник шинели, открыл свое лицо.

Увидев это знакомое лицо, старик внезапно потерял способность говорить. Он откинулся назад на своем стуле и, сложив обе руки на груди, вперил в Гейлинга пристальный взгляд, в котором выразилось омерзение и ужас.

— Шесть лет тому назад, — сказал Гейлинг, — в этот же самый день я взял у вас дорогую для вас жизнь в возмездие за жизнь моего ребенка. Над безжизненным трупом вашей дочери, старик, я поклялся, что и она будет отомщена. Ни на один час я не забыл о своей клятве, и если бывали мгновения, когда ослабевала моя жажда мщения, я припоминал страдающий безропотный взгляд моей жены и изможденное от голода лицо моего ребенка, — слабость пропадала во мне, и я снова твердо шел к своей цели. Первый акт возмездия совершился — вы его хорошо помните; нынче будет последний.

Старик задрожал, и руки его немощно упали с его груди.

— Завтра я оставляю Англию, — сказал Гейлинг после минутной паузы. — Нынешней ночью я предам вас на медленную смерть, которой умерла она, — я пошлю вас жить безнадежной жизнью в тюрьме…

Он посмотрел в лицо старику и замолчал. Он поднес свечу, дотронулся до него слегка и вышел из комнаты.

— Вы получше присматривайте за стариком, — сказал он женщине, отворив дверь, и, дав знак полицейскому следовать за ним, прибавил: — он очень плох.

Женщина заперла дверь, вбежала на лестницу и нашла бездыханный труп старика.

На одном из самых тихих и уединенных кладбищ в Кенте, среди богатой растительности, под гладким надгробным памятником, покоятся кости молодой матери и ее ребенка. Но прах отца не смешивается с их прахом. Никто не знает, даже сам стряпчий, выигравший процесс, последующей истории его странного клиента.

• • •

Окончив свой рассказ, старик Бембер немедленно встал со своего места, подошел к вешалке, стоявшей в углу залы, надел с большой осторожностью шляпу и пальто и, не сказав никому ни одного слова, медленно вышел из дверей. Так как некоторые джентльмены покоились глубоким сном, а другие погрузились мыслями и чувствами в приготовление гоголь-моголя и глинтвейна, то мистер Пикквик, руководимый здесь, как и везде, глубокими философскими соображениями, нашел средство спуститься незамеченным в нижний этаж, где уже давно с нетерпением дожидался его мистер Самуэль Уэллер, вместе с которым и выбрался он благополучно из ворот знаменитой таверны.

Глава XXII. Мистер Пикквик едет в Ипсвич и встречается в Ипсвиче с интересной леди в желтых папильотках

— Поклажа твоего старшины, Сэмми? — спросил мистер Уэллер старший своего возлюбленного сына, когда тот явился на двор гостиницы «Пестрого Быка», в Уайтчапеле, с чемоданом и дорожной сумкой.

— Угадал ты, дядюшка, спасибо на добром слове, — отвечал мистер Уэллер младший, складывая с плеч свое бремя и усаживаясь на чемодан. — Будет сейчас и сам старшина.

– Едет на извозчике? — сказал отец.

— Восемь пенсов за две мили кабриолетной встряски для размягчения костей и полирования крови, — отвечал сын. — Ну что, дядя, как мачеха сегодня?

— Рычит, Сэмми, рычит, — отвечал старик Уэллер, качая головой.

— Это что такое, куманек?

— Блажит твоя мачеха, Сэмми, блажит, провал ее возьми. Недавно приписалась она к методистской сходке. Я недостоин ее, друг мой Сэмми, чувствую, что недостоин.

— Право? Этакой смиренности за тобою не водилось, старичина.