Посмертные записки Пикквикского клуба

Первым его делом было снять свой балахон и поставить фонарь на землю. Затем Габриэль Грубб взял свой заступ и с веселым духом принялся копать недоконченную могилу. Земля была мерзлая и жесткая, молодой месяц светил тускло, работа подвигалась медленно. При других обстоятельствах и в другое время все это, вероятно, могло бы в могильщике расстроить душевное спокойствие; но теперь он был совершенно счастлив и доволен собой. Проработав около часа, Габриэль Грубб сел на один из могильных камней и втянул в себя несколько глотков живительной влаги. Это развеселило его до такой степени, что он громким голосом пропел могильную песню и потом еще громче захохотал.

— Ха, ха, ха!

— Ха, ха, ха! — повторил голос, раздавшийся за спиной Габриэля Грубба.

Могильщик насторожил уши и приостановился в то самое мгновение, как плетеная бутылка снова готова была прикоснуться к его устам. Ближайшая могила, где сидел он, была так же спокойна и безмолвна, как все кладбище в эту бледно-лунную ночь. Седой иней алмазами блестел и сверкал на могильных камнях. Снег белым саваном расстилался по всему пространству. Ни малейший шорох не нарушал глубокого спокойствия торжественной сцены.

— Нечего тут трусить, — проговорил Габриэль, приставляя опять бутылку к своим губам, — это было эхо.

— Нет, не эхо, — сказал басистый голос.

Габриэль вскочил и как вкопанный остановился от изумления и страха: глаза его устремились на фигуру, от вида которой мгновенно похолодела его кровь. С первого взгляда могильщик догадался и понял, что фигура, сидевшая в перпендикулярной позе на могильном камне, не могла принадлежать к живым существам этого мира. Ее длинные, фантастические ноги были закинуты одна на другую, и голые фантастические руки опирались на ее колени. На тощем ее теле, спереди, была белая, как снег, простыня, украшенная небольшими прорезами, а сзади — коротенький плащ покрывал ее спину. Кружевные манжеты, вместо галстука, украшали ее шею, и длинные башмаки с заостренными концами были на ее ногах. На голове ее торчала шляпа с широкими полями, украшенная единственным пером. Шляпа подернута была седым инеем, и фигура имела такой спокойный вид, как будто могильный камень был ее обыкновенной резиденцией двести или триста лет подряд. Она сидела с большим комфортом, высунув язык и делая преуморительные гримасы, какие только могут быть приличны выходцам с того света. Могильщик понял, что ему приходится иметь дело с нечистым духом.

— Это было не эхо! — сказал нечистый дух.

Габриэль Грубб остолбенел, и язык его не поворотился для ответа.

— Что ты делаешь здесь накануне Рождества? — спросил дух суровым тоном.

— Копаю могилу, сэр, — пролепетал Габриэль Грубб.

— Кто ж в такую ночь бродит здесь по кладбищу, нарушая могильный сон мертвецов? — спросил дух страшно-торжественным тоном.

— Габриэль Грубб! Габриэль Грубб! — завизжал дикий хор нестройных голосов, которые, казалось, наполняли все кладбище.

Могильщик оглянулся во все стороны, но не увидел ничего.

— Что у тебя в этой бутылке? — спросил нечистый.

— Желудочная настойка, сэр.

— Кто ж пьет на кладбище желудочную настойку в такую торжественную ночь.

— Габриэль Грубб! Габриэль Грубб! — подхватили невидимые голоса.

Нечистый дух бросил злобный взгляд на испуганного могильщика и, возвысив свой голос, закричал:

— A кто будет нашей законной добычей в эту полночь?

— Габриэль Грубб! Габриэль Грубб! — завизжали бесчисленные голоса.

— Ну, Габриэль, что ты на это скажешь? — спросил дух, бросая на собеседника сатанинский взор.

Могильщик не смел пошевельнуться, и дыхание сперлось в его груди.

— Что ж ты об этом думаешь, Габриэль? — повторил дух.

— Это… это… сэр, очень любопытно, — проговорил могильщик, полумертвый от страха, — любопытно и очень мило; но вы уж позвольте мне докончить работу.

— Работу! — воскликнул дух. — Какую, Габриэль?

— Я должен до рассвета вырыть могилу, — пролепетал могильщик.

— Так, так, — сказал дух, — кто же роет могилы, когда веселится весь человеческий род?

И опять таинственные голоса провопили:

— Габриэль Грубб! Габриэль Грубб!

— Приятели мои, кажется, нуждаются в тебе, любезный Габриэль, — сказал дух, высунув язык во всю длину.

— Как же это, сэр! — возразил трепещущий могильщик. — Я не имею чести знать ваших друзей, и они меня ни разу не видали. Мы незнакомы, сэр.

— Нет, сударь мой, они отлично тебя знают! — отвечал дух суровым тоном. — Знаем мы человека, который в эту самую ночь, при выходе из своей хижины, бросал злобные взгляды на невинных детей, выбегавших за ворота родительских домов! Мы знаем человека, который, в неистовой зависти и злобе на чужую радость, поразил веселого мальчика без малейшей вины с его стороны. Знаем мы его, знаем!

Здесь нечистый дух закатился самым отчаянным смехом и вдруг, перекувырнувшись, стал на своей голове, вверх ногами; но через минуту, сделав ловкий прыжок, он опять очутился на могильном камне и поджал под себя ноги, как портной на своем прилавке.

— Вы уж позвольте мне вас оставить, сэр, — пролепетал могильщик, употребляя отчаянные усилия сдвинуться с места.