Посмертные записки Пикквикского клуба

Грозное настроение чувств и мыслей Боба Сойера сообщилось мало-помалу его гостям, которые теперь, для подкрепления своих сил, принялись с большим усердием за холодную воду, перемешанную пополам с ямайским ромом первейшего сорта. Влияние сердцекрепительного напитка обнаружилось в скором времени возобновлением неприязненных действий между скорбутным юношей и джентльменом в эмблематической рубашке. Сперва они хмурились и только фыркали друг на друга; но, наконец, скорбутный юноша счел своей обязанностью принять более явные меры для выражения душевного презрения к своему врагу. Последовало объяснение следующего рода:

— Сойер! — сказал скорбутный юноша громким голосом.

— Что, Нодди?

— Мне очень неприятно, Сойер, — сказал мистер Нодди, — беспокоить чем-нибудь дружескую компанию, — особенно за твоим столом, любезный друг, очень неприятно; но я вынужден скрепя сердце объявить вам, милостивые государи, что мистер Гонтер — не джентльмен, и вы жестоко ошибались, если считали его джентльменом.

— Мне очень неприятно обеспокоить чем-нибудь жителей улицы, где живешь ты, Сойер, — сказал мистер Гонтер, — но, кажется, я принужден буду потревожить твоих соседей, выбросив из окна господина, который сейчас обращался к вам со своей дерзкой речью, милостивые государи.

— Что вы под этим разумеете, сэр? — спросил мистер Нодди.

— То самое, что говорю, — отвечал мистер Гонтер.

— Желал бы я видеть, как вы это сделаете, сэр, — сказал мистер Нодди.

— Вы через минуту почувствуете это на своих боках, сэр, — сказал мистер Гонтер.

— Не угодно ли вам дать мне свою карточку, сэр, — сказал мистер Нодди.

— Вовсе не угодно, и вы не получите моего адреса, сэр, — отвечал мистер Гонтер.

— Отчего же?

— Оттого, что вы прибьете мою карточку над камином в своей квартире и будете хвастаться перед гостями, будто джентльмен делает вам визиты, милостивый государь.

— Сэр, один из моих приятелей зайдет к вам завтра поутру, — сказал мистер Нодди.

— Хорошо, что вы сказали об этом заранее, благодарю вас, сэр, — отвечал мистер Гонтер, — я распоряжусь, чтоб служанка припрятала подальше мои серебряные ложки и другие вещи, которые легко укладываются в карман.

Неизвестно, чем бы кончился этот жаркий спор, если б хозяин и гости не приняли деятельного участия в примирении враждующих сторон, доказав им с удовлетворительным красноречием, что поведение их, во многих отношениях, предосудительно для всех порядочных людей. На этом основании мистер Нодди объявил во всеуслышание, что отец его такой же достопочтенный джентльмен, как батюшка мистера Гонтера. Мистер Гонтер отвечал, в свою очередь, что его отец совершенно такой же джентльмен, как батюшка мистера Нодди, и что сын его отца ничем не хуже и даже, можно сказать, в тысячу раз лучше такого заносчивого молокососа, как мистер Нодди. Такая декларация могла служить естественным приступом к новой ссоре; но гости и хозяин, после некоторых затруднений, успели восстановить мировую окончательным образом и даже пробудили дружеские чувства в обоих джентльменах. Мистер Нодди, выпив стакан мадеры, признался со слезами на глазах, что он всегда питал душевное уважение и глубокую преданность к мистеру Гонтеру. На это мистер Гонтер, опорожнив стакан пунша, объявил громогласно и торжественным тоном, что он всегда любил мистера Нодди, как своего родного, единоутробного брата. Лишь только произнесены были эти слова, мистер Нодди быстро вскочил со своего стула и великодушно протянул руку мистеру Гонтеру, который, в свою очередь, поспешил заключить в свои братские объятия мистера Нодди. Гости рукоплескали, и каждый признался, что оба джентльмена вели себя истинно достойным образом в продолжение всей этой ссоры.

— Теперь, господа, — сказал Джек Гопкинс, — я желал бы, для восстановления порядка, пропеть вам какую-нибудь из национальных песен.

И мистер Гопкинс, вдохновленный всеобщим «браво», затянул изо всей мочи «Бог да благословит короля» на новый мотив. Хор здесь, собственно говоря, составлял главнейшую эссенцию всей песни, а так как каждый джентльмен пел на тот мотив, который лучше знал, эффект получался поистине великолепный.

Но лишь только хор успел вывести последнюю ноту третьего припева, мистер Пикквик вдруг поднял руку, как будто желая приостановить певцов, и когда молчание восстановилось, он сказал:

— Тсс? Прошу извинить, господа, но мне кажется, будто наверху шумят.

Немедленно воцарилась глубочайшая тишина. Мистер Боб Сойер побледнел.

— Так и есть: я опять слышу шум, — сказал мистер Пикквик, — потрудитесь отворить дверь.

И все сомнения исчезли в одну минуту, когда хозяин отворил дверь.

— Мистер Сойер, мистер Сойер! — визжал женский голос с лестницы второго этажа.

— Черт несет мою хозяйку, господа, — сказал Боб Сойер, с беспокойством озираясь кругом, — да, это миссис Раддль.