Много и еще в этом роде говорил красноречивый тюремщик, считавший, по-видимому, непременной обязанностью вступаться за интересы и честь заведения, где он состоял на действительной службе; но мистер Пикквик уже не сделал никаких возражений, тем более что проводник его, воодушевленный своим предметом, начал бросать на него весьма сердитые и, в некотором смысле, яростные взгляды. Затем мистер Рокер, продолжая свой путь, пошел наверх по другой, столько же грязной лестнице, как и спуск в подземелье, о котором сейчас была речь. За ним последовал мистер Пикквик, сопровождаемый своим верным слугой.
— Вот здесь у нас кафе-ресторан, — сказал мистер Рокер, останавливаясь перевести дух в другой такой же галерее. — Там будет еще одна галерея, а там уж четвертый этаж, и вы будете спать сегодня в смотрительской комнате, вон там, не угодно ли сюда.
Проговорив все это одним духом, мистер Рокер пошел опять по ступеням лестницы, ведя за собою мистера Пикквика и Самуэля.
Все эти лестницы весьма тускло освещались небольшими узенькими окнами, откуда был вид на тюремную площадь, огражденную высокими кирпичными стенами с железной остроконечной решеткой поверх ее. Площадь эта, как сказал мистер Рокер, назначалась для игры в ракетки. Немного подальше, в той части тюрьмы, которая выходила на Фаррингтонскую улицу, была так называемая — Живописная площадь, получившая это название от стен, где изображены были подобия военных людей во весь рост. Эти и другие художественные рисунки, по свидетельству мистера Рокера, были произведением какого-то маляра, заключенного и умершего в этой тюрьме несколько десятков лет назад.
Эти известия выгружались, по-видимому, сами собой из груди словоохотливого тюремщика, и он сообщил их вовсе не с той целью, чтоб увеличить массу сведений и наблюдений ученого мужа. Пройдя еще одну лестницу, мистер Рокер пошел быстрыми шагами на противоположный конец узкой галереи. Здесь он отворил дверь, и перед глазами его спутников открылся апартамент вовсе непривлекательной наружности. Вдоль стен этого номера стояло восемь или девять железных кроватей.
— Вот вам и комната, — сказал мистер Рокер, остановившись в дверях и бросая на мистера Пикквика торжествующий взгляд.
Но на лице мистера Пикквика не отразилось при этом известии ни малейших следов внутреннего удовольствия, и мистер Рокер, с досадой отвернув от него взор, сосредоточил все свое внимание на физиономии Самуэля Уэллера, который вплоть до настоящей минуты хранил упорное и глубокомысленное молчание.
— Вот и комната, молодой человек! — заметил мистер Рокер.
— Вижу, — отвечал Самуэль, делая ласковый кивок.
— Такой комнаты не найти вам и в Фаррингтонском отеле, — не правда ли? — сказал мистер Рокер с самодовольной улыбкой.
В ответ на это мистер Уэллер весьма замысловато подмигнул и прищурил левый глаз, и это, смотря по обстоятельствам, могло означать или то, что он совершенно согласен с мнением вопрошающего, или вовсе не согласен, или, наконец, что он совсем не думал о таких вещах. Выполнив этот маневр и снова открыв свой глаз, мистер Уэллер приступил к расспросам относительно той знаменитой койки, которая, по рекомендации мистера Рокера, должна была иметь удивительные свойства.
— A вот вам и постель, — сказал мистер Рокер, указывая на стоявшую в углу железную кровать, покрытую ржавчиной. — При одном взгляде на нее так и разбирает охота повалиться и всхрапнуть. Лихая койка!
— Я так и думал, — отвечал Самуэль, обозревая этот род мебели с величайшим отвращением. — Не нужно есть и маку, чтобы спать на ней с аппетитом.
— Совсем не нужно, — сказал мистер Рокер.
Самуэль искоса взглянул на своего господина, желая, вероятно, уловить на его физиономии впечатление, произведенное зрелищем этого печального и грязного жилища. Великий человек был совершенно спокоен.
— A эти господа, что спят в этой комнате, джентльмены, я полагаю? — спросил мистер Уэллер.
— Джентльмены с маковки до пяток, — отвечал мистер Рокер. — Один из них выпивает в сутки по двенадцати кружек пива и не выпускает трубки изо рта.
— Молодец! — заметил Самуэль.
— Первый сорт! — подтвердил тюремщик.
Нисколько не озадаченный этим известием, мистер Пикквик с улыбкой объявил о своей решимости испытать на себе в эту ночь снотворное влияние чудесной койки.
— Вы можете, сэр, ложиться, когда вам угодно, без всякой церемонии, — сказал тюремщик и, слегка кивнув головой, оставил своего арестанта.