Посмертные записки Пикквикского клуба

И не одни только эти господа производили резкие звуки, способные оглушить непривычное ухо. На другом конце комнаты, за деревянной перегородкой, стоял на утвержденном возвышении письмоводитель в очках, принимавший присяги (affidavits), которые периодически большими пачками относились, для окончательной подписи, в кабинет судьи. Надлежало привести к присяге множество адвокатских писарей, которые, не имея физической возможности присягать все вдруг, за один раз, теснились и давили друг друга, подвигаясь наперерыв к джентльмену в очках. Другой письмоводитель время от времени надсаживал свои легкие, перекликая фамилии господ, уже приведенных к присяге, для вручения им бумаги, подписанной судьей. Все эти вещи, вместе взятые, производили неописуемый гвалт. Был еще другой разряд лиц, которых обязанность состояла, по-видимому, только в том, чтобы перекликать как можно громче фамилии особ, формально вытребованных к суду. Это производилось с большим эффектом.

Например. Недалеко от мистера Пикквика, прислонившись к стене, стоял малый лет четырнадцати, одаренный от природы звучным тенором, и подле него был клерк, обладавший превосходным басом.

Клерк выступил с пачкой бумаг и бросил вокруг себя пытливый взгляд.

— Сниггль и Блинк! — закричал тенор.

— Поркин и Сноб! — проревел бас.

— Стомпи и Дикон! — прокричал вновь прибежавший писарь.

Никто не отвечал; но все суетилось и волновалось. Бас и тенор заголосили опять.

Между тем, письмоводитель в очках хлопотал, по-видимому, изо всех сил, приводя к присяге писарей. Форма присяги произносилась без всякой пунктуации и обыкновенно сопровождалась следующими выражениями: «Возьмите книгу в свою правую руку имя ваше и подпись вашей руки, клянитесь, что будете поступать по долгу совести и чести. Бог с вами шиллинг вам сдачи — мелких нет ступайте!»

— Ну, Самуэль, — сказал мистер Пикквик, — я думаю, уже приготовили habeas corpus.

— A я так думаю, сэр, — отвечал мистер Уэллер, — что мы здесь путного не дождемся до светопреставления.

Но Самуэль ошибся. В эту минуту из судейского кабинета воротился Перкер и взял мистера Пикквика под руку. Все обычные формы были приведены к концу, habeas corpus было написано таким образом:

«Сим свидетельствуется, что особа Самуэля Пикквика поручается отныне охране типстафа²² для того, чтобы он вверил оную особу хранению флитского тюремного замка, где оный Пикквик имеет содержаться до тех пор, пока не выплатит сполна всех судебных издержек и не удовлетворит законным образом вдову Бардль».

— До этого пройдет слишком много времени, — сказал мистер Пикквик, улыбаясь. — Самуэль, наймите карету. Прощайте, Перкер, прощайте, любезный друг.

— Зачем прощайте! Я поеду с вами и посмотрю, как вас поместят там, — сказал мистер Перкер.

— Нет, любезнейший, мне бы хотелось ехать одному с Самуэлем, — отвечал мистер Пикквик. — Когда меня там устроят, я напишу к вам — дам знать обо всем — и буду ожидать вас немедленно. До тех пор — прощайте, Перкер!

Сказав это, мистер Пикквик, сопровождаемый типстафом, сел в карету, и когда Самуэль поместился на козлах, карета двинулась с места.

— Удивительный человек! — сказал Перкер, приостанавливаясь, чтобы надеть перчатки.

— Какой бы чудесный банкрот вышел из него, сэр! — заметил мистер Лоутон, стоявший подле. — Он бы, я думаю, замучил всех этих комиссионеров и уж, конечно, не испугался бы никаких угроз. Характер железный, смею сказать.

Но адвокат, по-видимому, не обратил внимания на замечание своего письмоводителя и молча пошел вперед, не удостоив его ответом.

Наемная карета потащилась с необыкновенной медленностью по направлению к Флотской улице, где стояла знаменитая тюрьма.

— Лошади бегут лучше, — заметил извозчик, — когда едет кто-нибудь впереди.

И на этом основании они поплелись за деревенской телегой, которую им удалось настигнуть кое-как. Когда останавливалась телега — останавливались и они; телега подвигалась вперед — подвигались и они. Мистер Пикквик сидел напротив типстафа, который, уложив шляпу между своими коленами, беззаботно насвистывал какую-то песню и выглядывал временами из окна кареты.

Время производит чудеса, и влияние его распространяется даже на наемные экипажи, которым предстоит пробежать пространство в полторы мили. Лошади наконец остановились, и мистер Пикквик высадился у железных ворот Флита.

Оглянувшись через плечо на своего арестанта, чтобы удостовериться в его присутствии, типстаф пошел вперед и, пройдя широкий двор, повернул налево в коридор, где, перед железной дверью, встретил их тюремщик с ключами в руках. Скоро дверь заскрипела на своих огромных петлях, и мистер Пикквик вступил во внутренность тюрьмы.

Здесь они остановились. Когда типстаф передал бумаги, мистеру Пикквику сказали, что он должен посидеть, пока снимут с него портрет.

— Снимут с меня портрет! — воскликнул мистер Пикквик.

— Образ ваш и подобие, сэр, — отвечал дюжий тюремщик. — Мы ведь мастера снимать портреты, да будет вам это известно. Не успеете повернуться, и рисунок будет готов. Сядьте, сэр, и будьте как дома.