Посмертные записки Пикквикского клуба

Однажды зимой, около пяти часов вечера, лишь только начало смеркаться, на Марльборогских лугах, по дороге в Бристоль, можно было видеть путешественника, погонявшего свою усталую лошадь… то есть, собственно говоря, его непременно бы увидели, если б какой-нибудь зрячий человек проходил или проезжал по этому тракту; но погода была так дурна, вечер до того холоден и сыр, что не было на всем этом пространстве ни одной живой души, и путешественник тащился один, как можете себе представить, в самом мрачном расположении духа. Будь здесь какой-нибудь купец тогдашних времен, приказчик, разносчик или сиделец, он при одном взгляде на желтую тележку с красными колесами и на гнедого рысачка с коротеньким хвостом мигом смекнул бы, что этот путешественник был не кто другой, как сам Том Смарт из торгового дома «Бильсон и Слюм»; но так как этого взгляда некому было бросить, то и оказывалось, что Том Смарт и гнедой рысачок совершали путешествие в глубокой тайне. Вы понимаете, что от этого никому не могло быть ни лучше, ни хуже.

Немного на свете мест скучнее и печальнее Марльборогских лугов, когда на них дует сильный ветер. Если вдобавок присоединить к этому пасмурный зимний вечер, грязную и скользкую дорогу, беспрестанное падение крупных капель дождя, и если, господа, ради опыта, вы мысленно подвергнете свои кости влиянию враждебных стихий природы, то нечего и говорить, вы вполне поймете справедливость этого замечания относительно Марльборогских лугов.

Пронзительный ветер завывал и прямо дул через дорогу, сообщая дождевым потокам косвенное направление, наподобие тех перекрестных линий, какими в школах украшаются ученические тетрадки. На минуту он смолкал, как будто истощенный в своих бешеных порывах, и вдруг опять и опять — ууу! — и ветер снова принялся реветь и свистать по широкому раздолью, по долинам, по холмам, по равнинам, по ущельям, собираясь со свежими силами и как будто издеваясь над слабостью бедного путешественника, промокшего до костей и проникнутого судорожной дрожью.

Гнедой рысачок, взмыленный и вспененный, поминутно фыркал, прядал ушами и забрасывал свою голову назад, выражая, очевидно, неудовольствие против буйства земных стихий; это, однако ж, не мешало ему трусить довольно верными и решительными шагами до тех пор, пока новый порыв ветра, неистовый и дикий, не заставлял его приостановиться на несколько секунд и глубже водрузить свои ноги в грязную лужу, вероятно, для того, чтоб предупредить опасность носиться на крыльях ветра по воздушному пространству. Расчет рысака обнаруживал в нем необыкновенную сметливость умной лошадки: он был так воздушен, желтая тележка так легка, и Том Смарт настолько бескровен, что без этой предварительной меры ураган неизбежно должен был бы умчать их на облаках за пределы видимого мира, и тогда… но тогда, вы понимаете, повесть эта не имела бы никакого значения и смысла.

— Ну, ну, черт меня побери, молодецкая потеха! — воскликнул Том Смарт, имевший весьма нелепую привычку вдаваться в бешеные клятвы. — Дуй, подувай, раздувай, — и провалиться бы мне сквозь землю!

Вероятно, вы спросите меня, зачем Том Смарт выразил такое нескромное желание провалиться сквозь землю и подвергнуться свирепому действию воздушной стихии: этого я не знаю и, следовательно, не могу вам сказать. Я передаю вам точь-в-точь слова моего старого дяди, или самого Тома Смарта, — что решительно одно и то же.

— Дуй, подувай, раздувай! — воскликнул Том Смарт к очевидному удовольствию своей лошадки, которая на этот раз заржала и встряхнула ушами.

— Развеселись, Сого! — воскликнул Том, погладив рысачка концом своей плети. — В такую ночь не разъедемся мы с тобой; только бы завидеть какой-нибудь домишко — и баста: ты в конюшню, я на боковую. Пошевеливайся, Сого! Чем скорей, тем лучше.

Не могу вам доложить, понял ли гнедой рысачок сущность увещаний своего хозяина или он собственным умом дошел до такого заключения, что стоять посреди дороги не было ни малейшей выгоды ни для него, ни для желтой тележки, — только он вдруг бросился бежать со всех ног, и Том Смарт уже не мог остановить его до той поры, когда он по движению собственной воли своротил направо с большой дороги и остановился перед воротами придорожного трактира, за четверть мили до конца Марльборогских лугов.