Посмертные записки Пиквикского клуба

— Ну, коли так, — заявил мистер Уэллер, — то парламент должен был бы приструнить его за это, и, будь он бедняком, они бы его приструнили.

— Но, дорогой мой друг, — возразил мистер Пелл, — это было сказано конфиденциально.

— Как? — переспросил мистер Уэллер.

— Конфиденциально.

— Ну, тогда… — подумав, сказал мистер Уэллер, — если он выругал самого себя конфиденциально, то, конечно, это совсем другое дело.

— Конечно! — подтвердил мистер Пелл. — Разница, как вы замечаете, бросается в глаза.

— Меняет все дело, — согласился мистер Уэллер. — Продолжайте, сэр.

— Нет, я не буду продолжать, сэр, — сказал мистер Пелл тихо и серьезно. — Вы мне напомнили, сэр, что это был частный разговор — частный и конфиденциальный, джентльмены. Джентльмены, я юрист… Быть может, как юрист я пользуюсь большим уважением; быть может, не пользуюсь. Очень многим это известно. Я уже не скажу ни слова. Здесь, в этой комнате, уже были сделаны замечания, порочащие репутацию моего благородного друга. Вы должны простить меня, джентльмены, — я был неосторожен. Я чувствую, что никакого права не имею упоминать об этом случае без его согласия. Благодарю вас, сэр.

Произнося такую речь, мистер Пелл засунул руки в карманы, нахмурился, мрачно озираясь, и звякнул тремя пенсами.

Только-только стало известно столь благородное решение, как в комнату неистово ворвались мальчик и синий мешок — два неразлучных товарища — и доложили (собственно говоря, доложил мальчик, ибо синий мешок не принимал никакого участия в докладе), что дело сейчас будет разбираться. Услышав это, вся компания перебежала через улицу и стала пробивать себе дорогу в суд: подготовительная церемония, которая, по расчетам, должна была занять в обычных условиях от двадцати пяти до тридцати минут.

Мистер Уэллер, человек тучный, бросился сразу в толпу в отчаянной надежде пробиться в каком-нибудь удобном месте. Успех не вполне оправдал его ожидания, ибо шляпа, которую он забыл снять, была нахлобучена ему на глаза каким-то субъектом, на чью ногу он наступил довольно тяжело. По-видимому, этот индивид немедленно раскаялся в своей горячности, ибо, пробормотав какие-то невнятные слова, выражающие изумление, он увлек старика в вестибюль и после энергической борьбы стащил с него нахлобученную шляпу.

— Сэмивел! — воскликнул мистер Уэллер, когда получил возможность лицезреть своего спасителя.

Сэм кивнул головой.

— Ты почтительный и любящий сынок, что и говорить, — заметил мистер Уэллер. — Нахлобучиваешь шапку старику отцу!

— Как я мог знать, что это вы? — возразил сын. — Или вы думаете, что я должен был угадать, кто вы такой, по тяжести вашей ноги?

— Пожалуй, это верно, Сэмми, — отвечал мистер Уэллер, тотчас же смягчившись. — Но что ты тут делаешь? Твой хозяин ничего тут не добьется, Сэмми. Они не вынесут такого вредика, ни за что не вынесут, Сэмми.

И мистер Уэллер с торжественной миной законоведа покачал головой.

— Ну и вздорный старик! — воскликнул Сэм. — Вечно толкует о вредиках и алиби и всякой всячине. Кто вам говорил о вредике?

Мистер Уэллер ни слова не ответил, но еще раз покачал головой с весьма ученым видом.

— Бросьте вы трясти башкой, если не хотите, чтобы пружины лопнули, — нетерпеливо сказал Сэм, — ведите себя благоразумно. Вчера вечером я таскался к «Маркизу Гренби», разыскивая вас.

— А маркизу Гренби видал, Сэмми? — со вздохом осведомился мистер Уэллер.

— Видал, — отвечал Сэм.

— Как поживает милое создание?

— Подозрительно, — сказал Сэм. — Мне кажется, она помаленьку себя разрушает, злоупотребляет этим-вот ананасным ромом и подобными сильно действующими лекарствами.

— Ты это всерьез говоришь, Сэмми? — глубокомысленно осведомился старший.

— О да, всерьез, — отвечал младший.

Мистер Уэллер схватил сына за руку, пожал ее и выпустил. При этом физиономия его выражала не уныние или опасение, а скорее сладкую и робкую надежду. Луч примиренности и даже довольства осветил его лицо, когда он медленно проговорил:

— Я не совсем уверен, Сэмми, я не говорю, что окончательно убедился ну, как придется разочароваться? — но мне кажется, мой мальчик, мне кажется, что у пастыря печень не в порядке.

— Разве у него скверный вид? — полюбопытствовал Сэм.

— Он на редкость бледен, — отвечал отец, — вот только нос стал краснее. Аппетит у него неважный, а ром сосет здорово.

Казалось, воспоминание о роме вторглось в голову мистера Уэллера, когда он произнес эти слова, ибо он стал мрачен и задумчив, но очень быстро оправился, о чем свидетельствовала целая азбука подмигиваний, которыми он имел обыкновение услаждать себя, когда бывал особенно доволен.

— Ну, а теперь поговорим о моем деле, — начал Сэм. — Навострите уши и молчите до тех пор, пока я не кончу.

После такого краткого предисловия Сэм передал, по возможности сжато, последний знаменательный разговор с мистером Пиквиком.

— Остался там один, бедняга! — воскликнул старший мистер Уэллер. — И никто за него не заступится, Сэмивел! Этак не годится.

— Конечно, не годится, — согласился Сэм. — Я это знал раньше, чем пришел сюда.

— Да ведь они его живьем съедят, Сэмми! — возопил мистер Уэллер.