Посмертные записки Пиквикского клуба

Джентльмен, к которому были обращены эти замечания, принадлежал, казалось, к разряду молчаливых и задумчивых и только повторил вопрос. Мистер Рокер, оборвав поэтически-меланхолическую нить размышлений, которым он предавался, вернулся к повседневной жизни и снова взялся за перо.

– Вам известно, кто третий джентльмен? – полюбопытствовал мистер Пиквик, не слишком очарованный описанием своих будущих сожителей.

– Кто такой этот Симпсон, Недди? – спросил мистер Рокер, обращаясь к своему приятелю.

– Какой Симпсон? – сказал Недди.

– Да тот, что в двадцать седьмом номере на третьем, с которым будет жить этот джентльмен.

– Ах, тот! – отозвался Недди. – Он, собственно, никто. Был лошадиным барышником, теперь шулер.

– Я так и думал! – подхватил мистер Рокер, закрывая книгу и вручая мистеру Пиквику клочок бумаги. – Вот билет, сэр.

Весьма озадаченный таким быстрым разрешением вопроса о своей особе, мистер Пиквик вернулся в тюрьму, размышляя о том, что ему делать. Убедившись, однако, что разумнее будет не предпринимать дальнейших шагов до встречи и беседы с тремя джентльменами – его предполагаемыми сожителями, он отправился прямо на третий этаж.

Проблуждав некоторое время по галерее и пытаясь разобрать при тусклом свете цифры на дверях, он, наконец, обратился за помощью к слуге, которого застал за его утренним занятием – собиранием оловянной посуды.

– Где номер двадцать седьмой, любезный? – спросил мистер Пиквик.

– Дальше, шестая дверь, – ответил слуга. – Там на двери нарисован мелом человек на виселице, с трубкой во рту.

Руководствуясь этим указанием, мистер Пиквик медленно пошел по галерее, пока не встретился с вышеупомянутым «портретом джентльмена», по чьей физиономии он постучал согнутым указательным пальцем – сначала осторожно, а потом громко. Повторив эту операцию несколько раз безуспешно, он решился открыть дверь и заглянуть.

В камере был всего один человек, да и тот высунулся из окна ровно настолько, чтобы не потерять равновесия, и настойчиво старался плюнуть на шляпу своего друга, стоявшего внизу во дворе. Так как слова, кашель, чиханье, стук и все прочие обычные способы привлечь внимание не подействовали на этого субъекта, не замечавшего гостя, мистер Пиквик после некоторого колебания подошел к окну и тихонько дернул обитателя камеры за фалду.

Субъект с большим проворством отпрянул от окна и, оглядев мистера Пиквика с головы до пят, грубо спросил, какого… черта… ему здесь нужно.

– Мне кажется, – сказал мистер Пиквик, взглянув на свой билет, – мне кажется, это номер двадцать седьмой на третьем?

– Ну так что же? – отозвался джентльмен.

– Я пришел сюда, потому что получил этот клочок бумаги, – сообщил мистер Пиквик.

– Покажите, – сказал джентльмен.

Мистер Пиквик повиновался.

– Рокер мог бы поместить вас с кем-нибудь другим, – сказал мистер Симпсон (он-то и был шулер) после паузы, выражавшей большое неудовольствие.

Мистер Пиквик думал то же самое, но при данных обстоятельствах счел целесообразным промолчать.

Мистер Симпсон размышлял несколько секунд, а затем, высунувшись из окна, пронзительно свистнул и несколько раз выкрикнул какое-то слово. Что это было за слово, мистер Пиквик не мог разобрать, но он предположил, что это, должно быть, прозвище мистера Мартина, ибо несколько джентльменов внизу на дворе немедленно начали кричать: «Мясник!» – имитируя возглас, которым достойные представители этой полезной для общества профессии ежедневно возвещают кухаркам о своем прибытии.

Последующие события подтвердили догадку мистера Пиквика, ибо через несколько секунд джентльмен, слишком полный для своих лет, в профессиональной синей тиковой куртке и в сапогах с отворотами и круглыми носками, ввалился запыхавшись в комнату в сопровождении другого джентльмена в очень поношенном черном костюме и в котиковой шапке. У этого последнего джентльмена, сюртук которого был застегнут до самого подбородка булавками и пуговицами вперемежку, было грубое красное лицо, и походил он на спившегося священника, каковым и был в действительности.

Когда оба джентльмена по очереди взглянули на билет мистера Пиквика, один высказал мнение, что это «плутня», а другой – убеждение, что это «подвох». Изложив свою точку зрения в столь вразумительных выражениях, они посмотрели на мистера Пиквика и друг на друга в неловком молчании.

– Это неприятная история, и как раз когда мы устроили себе такие уютные постели, – сказал священник, посматривая на три грязных тюфяка, завернутых на день в одеяло и сложенных в углу комнаты в виде своеобразной подставки для старого, надбитого таза, кувшина и мыльницы из грубого желтого фаянса с синими цветами. – Очень неприятная!

Мистер Мартин высказал такое же мнение в более энергических выражениях; мистер Симпсон, выпалив ряд дополнительных прилагательных без какого бы то ни было существительного, засучил рукава и начал мыть овощи к обеду.