Посмертные записки Пиквикского клуба

— Где? — спросил мистер Магнус. — Где?

— Этого… — повторила леди средних лет, вставая с кресла и отворачиваясь. — Этого я не открою ни за что на свете.

— Я понимаю вас, сударыня, — сказал мистер Пиквик, — и уважаю вашу деликатность. Можете на меня положиться, я никогда этого не открою, положитесь на меня.

— Принимая во внимание положение, в которое я поставлен по отношению к вам, вы подходите к этому вопросу с удивительным спокойствием, сударыня, — сказал мистер Магнус.

— Жестокий мистер Магнус! — воскликнула леди средних лет, после чего залилась слезами.

— Обращайтесь со своими замечаниями ко мне, сэр, — прервал мистер Пиквик. — Если кто и виноват, то один я.

— О, вы один виноваты, не так ли, сэр? — сказал мистер Магнус. — Я… я… отлично понимаю. Вижу все насквозь, сэр. Теперь вы раскаиваетесь в своем решении, сэр, не так ли?

— В моем решении! — воскликнул мистер Пиквик.

— Да, в вашем решении, сэр! О! Не смотрите на меня, сэр, — сказал мистер Магнус. — Я помню ваши слова, сказанные вчера вечером, сэр. Вы явились сюда, сэр, с целью разоблачить предательство и обман одной особы, чьей правдивости и честности вы слепо доверяли, не так ли?

Тут мистер Питер Магнус позволил себе изобразить на лице саркастическую улыбку и, сняв зеленые очки, которые в припадке ревности, по-видимому, счел излишними, начал вращать маленькими глазками так, что страшно было смотреть.

— Не так ли? — сказал мистер Магнус, и улыбка его сделалась еще более саркастической. — Но вы поплатитесь за это, сэр!

— Поплачусь? За что? — спросил мистер Пиквик.

— Помалкивайте, сэр, — ответил мистер Магнус, шагая по комнате. — Помалкивайте!

Есть что-то всеобъемлющее в этом выражении «помалкивайте», ибо мы не можем вспомнить ни одной ссоры, коей мы были свидетелями, на улице, в театре, в общественном месте или где бы то ни было, которая не сопровождалась бы этим стандартным ответом на все воинственные вопросы. «Вы себя называете джентльменом, сэр?» — «Помалкивайте, сэр». — «Разве я позволю себе сказать что-нибудь обидное молодой женщине, сэр?» — «Помалкивайте, сэр». — «Вы что, хотите, чтобы я разбил вам голову об эту стенку, сэр?» «Помалкивайте, сэр». Замечательно, что в этом универсальном «помалкивайте, сэр», как будто скрывается какая-то едкая насмешка, пробуждающая в груди того, кому оно адресовано, больше негодования, чем может вызвать самая грубая брань.

Мы не будем утверждать, что эта реплика по адресу мистера Пиквика вызвала такое же негодование в душе мистера Пиквика, каковое безусловно вскипело бы в груди какой-нибудь вульгарной натуры. Мы только отмечаем факт, что мистер Пиквик открыл дверь и отрывисто крикнул:

— Тапмен, подите сюда!

Мистер Тапмен немедленно явился с выражением крайнего удивления на физиономии.

— Тапмен, — сказал мистер Пиквик, — тайна несколько деликатного свойства, касающаяся этой леди, послужила причиной столкновения между этим джентльменом и мною. Если я заверяю его, в вашем присутствии, что эта тайна не имеет никакого отношения к нему и не касается его личных дел, едва ли мне нужно просить вас иметь в виду, что если он и дальше будет настаивать на своем, тем самым он выразит сомнение в моей правдивости, и мне остается только рассматривать это как оскорбление.

И мистер Пиквик смерил взглядом мистера Питера Магнуса с ног до головы.

Почтенная и полная достоинства осанка мистера Пиквика вместе с отличавшими его силою и энергией выражений убедили бы всякого нормального человека, но, к несчастью, именно в этот момент рассудок мистера Питера Магнуса был в каком угодно состоянии, только не в нормальном. Вместо того чтобы удовлетвориться, как подобало бы ему, объяснениями мистера Пиквика, он немедленно начал раздувать в себе докрасна раскаленную, испепеляющую, всепожирающую злобу и говорить о своих чувствах и тому подобных вещах; он старался придать особую выразительность своей декларации тем, что шагал по комнате и ерошил волосы, — развлечение, которое он время от времени разнообразил, потрясая кулаком перед добродушным лицом мистера Пиквика.

В свою очередь мистер Пиквик, в сознании собственной невинности и правоты, а также раздраженный тем, что столь некстати поставил леди средних лет в неприятное положение, находился не в обычном для него мирном состоянии духа. В результате громкие слова произносились еще более громким голосом, пока, наконец, мистер Магнус не заявил мистеру Пиквику, что тот еще услышит о нем, на каковое заявление мистер Пиквик с похвальной вежливостью ответил, что чем скорее он о нем услышит, тем лучше; вслед за сим леди средних лет в ужасе бросилась вон из комнаты, мистер Тапмен увлек мистера Пиквика, а мистер Питер Магнус был предоставлен самому себе и своим размышлениям.