Посмертный образ

Дрожа от ярости, Зоя дошла до комнаты, в которой собиралась взять сценарий. Навстречу ей попадались знакомые актеры, администраторы, реквизиторы, и у всех на лицах было написано: «Да, то, что рассказала Катя, — правда». У одних выражение лица было сочувственное, у других — откровенно злорадное, но все они, Зоя была уверена, уже знали о том, как ее «бортанули». И не кто-нибудь — эта стерва Вазнис. Во второй раз.

Этот разговор на лестнице с гримершей и последующий проход по коридорам особняка был последним, что Зоя Семенцова смогла изложить более или менее внятно. Дальнейший ее рассказ был путаным и неуверенным. Она не помнила, с кем разговаривала, куда заходила, кому звонила. Всплывали только какие-то обрывки сведений. Она, например, помнила, как решила поговорить со Смуловым и стала выяснять, где он. Ей сказали, что до часу дня он снимал в арендованном павильоне и примерно часам к трем должен приехать в офис, привезти отснятый материал.

— Вы его дождались? — спросил Стасов, уже догадываясь, что, услышав неприятное известие, Зоя тут же начала прикладываться к рюмке. По-видимому, спиртное она постоянно носила с собой в сумке. Это объясняло «провалы» в ее памяти. Единственное, в чем она была уверена, — она была в офисе. Это точно. Ее видело множество людей, она с ними разговаривала, но деталей разговоров не помнит.

Но могло быть и другое объяснение. Никаких провалов памяти у Зои не было. Просто она пытается что-то скрыть от Стасова. И ему нужно быть очень осторожным и внимательным с этой женщиной, чтобы, с одной стороны, не обидеть ее, а с другой — не насторожить.

— Я… Нет, не дождалась. Он, вероятно, где-то задержался, а мне нужно было спешить.

— Куда? — невинно поинтересовался он.

— По делам.

Семенцова метнула в него быстрый взгляд и тут же налила себе новую порцию алкоголя.

— Хорошо, пойдем дальше, Зоя Игнатьевна. Значит, из офиса вы ушли примерно… в пять? В шесть?

— Около пяти.

— И куда направились?

— Послушайте, Славик, там, куда я направилась, не велись и не могли вестись разговоры об Алине. Обо всем, что происходило в офисе, я вам рассказала. Алину я там не видела и по телефону ей не звонила. А то, что я слышала о ней, говорило только о том, что она жестокая, безжалостная и глупая самка. Я понимаю, что ей на меня наплевать, кто я ей? Никто. Бывшая соперница. Так это когда было! Но как она могла так поступить с Андреем Львовичем? Он с ней поделился, разоткровенничался, а она так его подставила. Ему же в глаза мне теперь стыдно смотреть.

— И все-таки, Зоя Игнатьевна, куда вы отправились около пяти часов?

— В парикмахерскую.

— И сколько вы там пробыли?

— Часов до семи, я думаю. Знаете, теперь все очень долго в этих парикмахерских. Технология модных причесок сложная — химия, меллирование, все требует времени.

— А после парикмахерской?

Чем ближе к рассказу о вечере пятницы, тем явственнее ощущалась паника, которая охватывала Семенцову. Стасов припомнил вчерашний разговор с Каменской: Дегтярь, по ее словам, ни секунды не сомневался, что Зоя по своим психическим данным вполне могла убить Алину Вазнис. А что до физических кондиций, то тут, конечно, сомнения есть, и немалые, но только если Алина не была в бессознательном или беспомощном состоянии. А если была? Что-то уж очень сильно Зоя нервничает.

— После парикмахерской я поехала к массажистке…

У нее был готов ответ на все вопросы, касающиеся ее местопребывания вплоть до десяти часов вечера, когда она, по ее словам, вернулась домой и легла спать. И ответы эти были куда более гладкими, нежели ее сумбурный рассказ о трех с половиной часах, проведенных в особняке «Сириуса». Стасову это совсем не нравилось.

— Зоя Игнатьевна, у меня такое чувство, будто вы чего-то недоговариваете, пытаетесь что-то скрыть от меня. Я прав?

Реакция Семенцовой оказалась настолько бурной, что Стасов даже немного испугался.

— Ничего я от вас не скрываю! Слышите? Ничего! Что мне скрывать? О моем позоре и так уже знают все поголовно. Все знают! Все! Эта Вазнис — просто ненасытная дрянь. Ей мало того унижения, через которое мне пришлось пройти пять лет назад, когда она спихнула меня с роли Азучены. Я ведь домой к ней ходила, рыдала, умоляла отказаться от Азучены, сыграть Леонору, как и планировалось с самого начала. Я же все ей объяснила, все! И про то, как важно для меня было получить эту роль. И про то, что я пережила, когда моя семья погибла! И как меня мучительно лечили! Я же все ей сказала! А она? Выслушала меня, ничего не ответила, а сделала по-своему. Если бы вы только знали, чего мне стоило наступить себе на горло и пойти к ней просить. К ней, к девчонке сопливой, студентке! А я, заслуженная артистка, в ногах у нее валялась, лицо потеряла, плакала, умоляла. Разве такое можно простить? Она заслужила свою смерть, вот что я вам скажу. Кто бы ее ни убил, ему памятник надо при жизни поставить.

Зоя тряслась как в лихорадке, брызгала слюной, и Стасову показалось, что сейчас с ней случится припадок.