Посмотри на меня

Она не менялась с годами. Будто узнала секрет эликсира вечной молодости. Даже не так. Она становилась лучше, чем пять, семь, десять лет назад. Ярче, но по-другому. Красивее, но другой красотой – надрывной, нервной, резкой, откровенной. Даже пугающей. Проводив Ингу, Виталий брался за карандаш и делал новые наброски. Потом сравнивал их со старыми. Пропорции тела изменились. Инга стала женственней, глубже. Как на картине, которую он так и не написал, но которая стояла у него перед глазами. Она похудела. Обозначились скулы. Ушла припухлость, свойственная или юности, или беспечности, или благополучию, когда жизнь течет спокойно и ничего не ранит сердце. У Инги стали выпирать ключицы, а бедра, колени, напротив, стали мягче, округлее, что ей невероятно шло. И хотел бы он, чтобы она перестала быть идеальной, но нет. Кожа, чуть суховатая, все еще оставалась нежной. И цвет, который его всегда завораживал – не смуглый, лишь с легким оттенком, стал отчетливее. Сколько он бился, пытаясь его передать. Не оливковый, холоднее. И в то же время с едва заметной теплой охрой. Как недозрелый абрикос. Инга отрастила волосы, и ей это тоже шло. Тело при всей приобретенной мягкости в линиях, округлостях вдруг стало наглым, еще более откровенным, на грани приличия. Он делал наброски, боясь перейти допустимую грань между дозволенным и пошлостью.

– Хочу написать твою спину, – признался он.

– Лицо что, уже не привлекает?

В то время он был согласен на все. Ждать, не задавать вопросов. Лишь бы она появилась. Подчиняться любым ее требованиям. Надеяться на полчаса, сорок минут близости.

– Я тебя ненавижу, – как-то сказал он, когда она начала быстро собираться. Куда? Зачем? Он опять умолял ее не уходить, остаться. Хотя бы до утра, если не на всю жизнь.

– Я знаю, – ответила она.

– Если ты сейчас уйдешь, больше не появляйся. Слышишь? Оставь меня в покое, наконец. Исчезни уже навсегда. Не мучай меня! – закричал он.

– Хорошо, как скажешь, – пожала плечами она.

Тогда он сделал то, о чем жалел еще четыре года, один месяц и шестнадцать дней. То, что снилось ему каждую ночь в кошмарном сне. То, что хотелось вычеркнуть из памяти. Лучше бы он ее прижал к кровати, сжал руки до синяков, заставил повиноваться.

Виталий схватил первый попавшийся лист и сделал набросок. Ее лицо. Искаженное, злое, мерзкое, равнодушное. Лицо страшной, даже жуткой женщины. Чужой. Отвратительной.

– Это настоящая ты. – Он швырнул ей набросок.

Она подняла лист. Смотрела долго и внимательно. Положила в сумку, не сложив, не скомкав, хотя он ждал от нее именно этого – чтобы она разорвала набросок, закричала, убеждала его в том, что он ошибается. Что она другая. Инга медленно, очень медленно оделась и ушла, аккуратно прикрыв дверь, хотя обычно хлопала так, что слышали все соседи. Виталий миллион раз умолял ее не шарахать дверью.

– Гусь… – простонал Виталий в сторону закрывшейся двери.

В тот же момент зазвонил домашний телефон, к которому он давно перестал подходить. Инга ему не звонила, просто появлялась на пороге, а остальных ему слышать не хотелось. Но тогда он вдруг схватил трубку.

– Привет. Как дела?

Виталий не узнал голос. Поэтому молчал.

– Але, ты меня слышишь?

– Да.

Он не хотел разговаривать, не мог. Даже дышать было тяжело. Руки тряслись. Он думал об Инге и о том, что натворил. Зачем она забрала этот набросок?

– Виталик, ты меня слышишь? Это Лена.

– Да, – едва выдавил он из себя. Лена. При чем здесь Лена? Зачем она сейчас? Почему именно в этот момент?

– Не отрываю? Я по делу. Понимаешь, Валере нужен репетитор. Он ходит в кружок, но я хочу его в художественную школу перевести. Там экзамены. Может, ты с ним позанимаешься? У меня много знакомых, но я не знаю, кому верить. Точнее, верить ли вообще? Все говорят, что у Валеры талант безусловный. Мне нужно непредвзятое мнение. Я вообще была против его рисования, но он ничего больше не хочет. Устала с ним спорить. Хочет, пусть рисует. Может, если он всерьез станет заниматься, сам бросит. Я бы не обратилась к тебе… Но Валера тяжело сходится с людьми. Точнее, мало кого слушает. Уже трех репетиторов сменили. Он уходит с урока без объяснения причины. Собирается, говорит «спасибо» – и все. Мне потом за него извиняться приходится. А это были очень хорошие репетиторы, по рекомендациям, связям. Валера еще упрямый. Его невозможно заставить или переубедить. Не хочет – и все. Не пойдет, и хоть тресни. Вдруг у тебя получится? Я просто не знаю, что делать. – У Лены изменился голос. Появились усталость, обреченность. Она больше не была милой или доброжелательной. Скорее измученной.

– Почему у меня получится? – прохрипел в трубку Виталий.