Посмотри на меня

Они сидели в полной темноте уже давно. Говорили отчего-то шепотом. Пора было встать и включить хотя бы настольную лампу, но Виталию не хотелось. Инга подтянула колени к животу, обхватила их руками и немного раскачивалась из стороны в сторону. Виталию хотелось и говорить, и молчать, разрушить эту вдруг нахлынувшую откровенность. Разговор его выматывал, опустошал. Хотелось остановиться, прекратить, пойти на кухню, налить чай или сходить за вином. Не важно. Инга же будто застыла – в моменте, в ситуации. Виталий сделал робкую попытку встать – ноги затекли, сидеть на полу стало невыносимо, но Инга посмотрела на него так, будто он делает ей нестерпимо больно, и он снова покорно уселся напротив.

– Я тоже надеюсь. Хочу все изменить, – продолжала говорить она. – Но скоро и это пройдет. Вот увидишь. Чувства тоже стареют, как тело, лицо. Эмоции становятся не такими яркими. Что там? Трава в детстве зеленее, а дома выше? Так и с любовью, влюбленностью, страстью, привязанностями. Сначала, по молодости, ярко, даже слишком. Ослепляет. Потом свет становится все глуше. Пока наконец не начинает теплиться, как почти перегоревшая лампочка в люстре, которая все еще иногда то вдруг взрывается ярким светом, то гаснет. Можно пытаться подкрутить, ввинтить покрепче, но все это бесполезно – нужно менять. Я тоже требую замены.

– И я? – Виталий попытался улыбнуться, пошутить. Инга его уже пугала своими монотонными раскачиваниями, остановившимся взглядом.

– Да, и ты, – ответила она резко, безапелляционно. – Ты женишься, я выйду замуж. И наши новые отношения будут энергосберегающими, как современные светодиодные лампочки. Мы станем заботиться о том, чтобы больше не страдать, не вырывать сердце, не превращать в мочалку душу. Будем с благодарностью принимать привязанность и минимальную заботу за любовь. Любые, даже скупые, проявления чувств – за страсть. И отвечать так же – не расплескивая, не раскидываясь щедро. И только друг с другом останемся честны. Потому что знаем, что такое настоящие ненависть, страсть, зависимость. Когда хочется задушить любовью, уничтожить обвинениями, вырвать сердце и смотреть, как оно бьется в твоих руках.

– Ты позволишь себя нарисовать? Попозируешь мне? – спросил Виталий как можно более нежно. У него сейчас не было желания брать в руки карандаш, но очень хотелось встать и прервать этот затянувшийся разговор. Он устал, глаза слипались. Инга же с каждой минутой становилась все более возбужденной. Тембр голоса изменился, она говорила громче, будто накручивая себя на истерику. Вдруг подскочила, пересела на кровать и начала остервенело рвать заусенец на пальце. Оторвала, потекла кровь. Инга послюнявила палец, подняла упавшую с мольберта тряпку для кисточек и замотала палец. Начала отдирать следующий заусенец.

– Зачем? Ты хочешь получить полную картину, но прекрасно знаешь, что она не станет шедевром. Увидишь на холсте обычную женщину. Не меня. А тебе нужна… не знаю… муза, что ли. Образ, который ты придумал и вложил в мое тело. Да, тело ты сможешь передать идеально. Но вряд ли у тебя получится вложить в него душу, дыхание, жизнь. Я не буду следить за тобой взглядом, в какой бы точке комнаты ты ни оказался. Не буду возбуждать взглядом или полуулыбкой. Моя кожа, которую ты прорисуешь до последней поры, едва заметного волоска, все равно останется холодной, как у мертвеца, а не теплой, как у живого человека. Ты не сможешь передать едва заметную пульсирующую вену, даже если досконально ее прорисуешь. Под твоей рукой мое сердце не станет биться. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Все посторонние детали на картинах – цветок в волосах, прядь волос, кровать, подушки – все это не важно вообще. Главное, что эти женщины – живые. Старые и молодые, красивые и омерзительно непривлекательные, раскинувшиеся на кровати или согнувшиеся на колченогом облупленном стуле – все они вызывают чувства. Желание, похоть, отвращение, брезгливость. К ним хочется прикоснуться. Ты так не сможешь и прекрасно об этом знаешь. Поэтому до сих пор меня не написал. Зная, что я не оживу на твоей картине, а останусь лишь изображением. Возможно удачным, но мертвым.

Инга оказалась права. В тот день, когда она опять исчезла, когда он швырнул ей в лицо набросок, когда позвонила Лена, которую Виталий не слышал несколько лет, прошлое начало возвращаться. Хотел ли он этого? Нет. Судьба давала ему шанс исправить ошибки, попытаться пойти другой дорогой, на которой он не встретит Ингу, но встретит сына. Виталий потом думал, что, если бы Инга была рядом, возможно, и с сыном все получилось бы иначе. Сейчас же он прекрасно понимал, что выбор за него уже сделан кем-то свыше. Провидение, Вселенная, судьба, Господь Бог забрали у него Ингу и вернули сына. Да, все верно и правильно. Так нужно и должно, согласно всем человеческим и высшим законам.