Посмотри на меня

Маленький Виталик не знал, что сделал не так. Но дети быстро соображают, быстрее, чем кажется взрослым. Он мог вдруг замереть и уставиться в одну точку. Но точка была важной и интересной – паутина в углу потолка, рядом с карнизом. Там завелся маленький паучок и свил себе полноценную паутину, в которую уже попали две мушки. Виталик каждый вечер рассматривал, как поживает паучок, как он продвинулся с плетением. Мать однажды проследила за его взглядом, ахнула, увидев паука. Убежала и вернулась со шваброй и мокрой тряпкой. Безжалостно смела всю налаженную паучью жизнь. Виталик плакал, зная, что мать может и его точно так же смести в один момент. Рука не дрогнет.

Или грязные разводы на стекле, неожиданно собравшиеся в рисунок. Замысловатые трещины на паркете, складывающиеся в причудливый узор, хаотичный, странный, но привлекательный. Виталик запоминал эти узоры, а потом переносил их на бумагу. Мать собирала эти листки и выбрасывала. «Как же надоело собирать твои художества», – ворчала она. Слово «художества» она будто выплевывала, с презрением, раздражением. Виталик понял, что маму раздражает, когда он пытается запомнить узор, и клал на колени книжку, делая вид, что читает. Стал рисовать в блокноте и прятать рисунки.

– Бабушка, а мой папа был художником? – как-то спросил Виталий.

– Нет, с чего ты взял? Не знаю, кем он был, но точно не художником, – удивленно ответила бабушка.

Виталик тогда стал проверять. В школе им рассказывали, что таланты передаются по наследству. Он просил бабушку или маму нарисовать домик, якобы задание по рисованию в школу. Но они рисовать вообще не умели. И Виталик решил, что его способности – от отца или деда, которых он не знал и никогда не узнает. Но по отцовской линии точно. Теперь этот ген достался его сыну – нервный, противный, изматывающий, подрывающий душу и уничтожающий нутро. Не талант, а лишь способности. Да, более чем приличные, но не гениальные. Опять же в школе учительница рисования им как-то сказала, что гениальность – это дар. И совершенно необязательно, что способности должны быть у родителей или дедушек и бабушек. Возможно, все способности всех прошлых поколений сложились и передались ребенку. И тогда он становится безусловно талантливым, если, конечно, будет трудиться. Виталик надеялся, что в нем сошлись все гены его предков и он станет тем самым, кто войдет в историю. Чьими работами будут восторгаться. Но все обернулось банально и буднично. Так, как было всегда, во всех поколениях.

Сколько его однокашников, однокурсников, одаренных сверх меры, спились, не выдержали испытания талантом? А он жил, простой ремесленник, способный лишь копировать картины великих, но не в силах создать свою.

– Виталий, вам не хватает смелости Всеволода. Всеволод, а вам хотя бы щепотку внимательности и аккуратности Виталия, – часто говорил их педагог Михаил Евгеньевич.

Виталий ненавидел Всеволода, Севу, считавшегося безусловным гением. Он и правда был гением, в отличие от Виталия, который всегда находился на грани отчисления. За ним признавались академизм, прекрасная выучка, но на этом все заканчивалось – имелись все профессиональные навыки, но не было ни искры, ни своего слова, ни своего взгляда. И быстро стало понятно, что они не появятся. Он мог бы стать идеальным подмастерьем Севы, помощником гения, за которым будет дописывать фон, дорабатывать тени, складки.

Сева отчего-то считал Виталия другом и действительно строил планы, в которых для него всегда находилось место. Сева искренне благодарил, когда Виталий заканчивал за него пейзаж или композицию для просмотров. Измученный, измочаленный, просидевший ночь над эскизом, он показывал его утром Виталию.

– Все, не могу больше, – говорил он и буквально падал, засыпая.

Виталий дорабатывал картину, хотя Сева его никогда об этом не просил. Виталий же не мог признаться, что таким образом хочет почувствовать, каково это – писать так, как пишет его товарищ.

Сева просыпался и искренне восторгался:

– Ты гений! Как ты это сделал? Как ты почувствовал? Именно эту тень? С ума сойти! Ты свое-то успел? Хочешь помогу?

Виталия раздражала искренность Севы, его признательность и вера в их дружбу.