Посмотри на меня

Сева умер, случайно, неожиданно… Они тогда все курили не пойми что, пробовали не пойми какие таблетки. У Севы не выдержало сердце. Оказалось, с детства был порок, так что никто не удивился. Ему даже тяжелое нельзя было поднимать. Виталий тогда зашел в комнату в коммуналке, которую Севе снимали родители – невиданная роскошь. Виталий часто у него оставался, но не в тот вечер, не в ту ночь. Забрал его наброски, рисунки, скомканные, выброшенные за ненужностью листы. Все. Потом доработал и выдал за свои. Только это позволило ему окончить институт. Если кто и заподозрил воровство, промолчал. Зачем лишние неприятности? Ради умершего однокурсника? Нет. Сева лишь освободил место, дал возможность продвинуться посредственностям. В работах Виталия комиссия отметила проявившиеся наконец «дерзость и смелость», наверняка влияние покойного друга. Плюс стресс, который повлиял на характер работ. Кто-то даже увидел надрыв, страдание в мазках, которые Виталий тщательно скопировал с набросков Севы.

Видимо, тогда требовались ремесленники, а не гении, поэтому про смерть Севы быстро забыли, а про академические навыки Виталия помнили и всегда их отмечали. Несправедливо. Но когда кто искал справедливости в творчестве?

Виталий знал, что совершил преступление. Никогда об этом не забывал и каждый божий день пытался себя оправдать. Так и не смог. Лишь Инге он рассказал о Севе, об этом эпизоде. Она тогда промолчала.

– Ты считаешь меня ничтожеством? Скажи! Я преступник? – кричал он, впервые выплеснув наружу то, что копилось на душе много лет. Вопило, раздирало внутренности, но не имело выхода.

– Нет, – ответила спокойно Инга, – ты обычный человек.

И это прозвучало как оскорбление, насмешка, издевательство, самое страшное из всех, какие можно было услышать. Лучше бы она сказала, что он вор, преступник самого низкого свойства, который грабит могилы в надежде урвать серебряный нательный крестик или поживиться золотым кольцом. Виталий тоже стал мародером, обворовавшим покойника. Ему нужно было отрубить руки, как раньше поступали с ворами. Чтобы больше не мог писать, работать. Но нет. Сева не снился ему в кошмарных снах. Виталий не наложил на себя руки, не справившись с тяжелой ношей совершенного греха. И не пытался этот грех искупить. Так что Инга была права – он обычный человек, который предает, ворует, прелюбодействует. Грешит на протяжении всей своей жизни, потому что иначе не умеет жить, да и не стремится.

Поначалу он ждал, что Лена позвонит и попросит о новом занятии или скажет, что все, спасибо, не получилось. Он сам хотел позвонить и спросить, что Валерий сказал после занятия, которое таковым, конечно же, не являлось. Через неделю Виталий перестал думать и о Лене, и о Валере. Поступил новый заказ. Виталий взялся за него в надежде забыть и об исчезнувшей любовнице, и о вдруг появившемся сыне.

Лена позвонила недели через три, опять не вовремя. Он только включился в работу, не хотел отвлекаться.

– Прости, пожалуйста, я, наверное, отрываю тебя. – В Ленином голосе появились беспомощность, неуверенность, даже мольба.

– Да, отрываешь, – резко ответил он.

– Я бы не позвонила, но Лерик, то есть, прости, Валерий… он стал совершенно неуправляемым. Просится к тебе на занятие. Отказывается заниматься с кем-то еще. Нам тебя тогда Кондратьев Александр Анатольевич посоветовал, твой однокурсник. Но он не знал, что я, что Лерик… что мы в общем… Поверь, я не думала, что так все будет. А сейчас Александр Анатольевич говорит, что Лерику нужны твои занятия на постоянной основе. Тогда, возможно, что-то получится. Но без тебя никак.

– Почему ты сразу не сказала? – спросил Виталий.

– Что не сказала и кому? Кондратьеву, что Лерик твой сын? Или что тебя Кондратьев рекомендовал? Я сама не знала, что думать. В голове не укладывалось. Я не собиралась… с тобой сталкиваться… Если бы не Лерикино увлечение рисованием. Александр Анатольевич говорит, что у него настоящий талант. Редкий. Исключительный.

– Ну раз Александр Анатольевич говорит, значит, так оно и есть. – Виталий потянулся, чтобы отдернуть штору и открыть пошире форточку. Он стал задыхаться.

– Прости, если ты думаешь, что я это специально… то нет. Мне бы в голову не пришло такое подстроить, – говорила Лена.

Виталий знал, что такое подстроить просто невозможно. На подобное способна лишь судьба. Только она умеет вдруг сталкивать лбами бывших жен и мужей, любовников, детей с отцами… Лена действительно была ни при чем. Как и Кондратьев, который знать не знал, что у Виталия есть сын, вдруг решивший заняться рисованием. И что женщина, одна из многих, пришедших к нему за консультацией с вопросом «что делать?», окажется бывшей женой Виталия.

– Хорошо, приводи, – резко ответил Лене Виталий. Он хотел побыстрее вернуться к работе.