Посмотри на меня

Руководство тогда потребовало съемку. То ли отмечали годовщину основания городка, то ли еще какую дату, не помню. Сфотографироваться должен был весь командный состав, непременно с супругами. Даже фотоаппарат по такому случаю прислали – последней модели. Фотопленку. Ну и все, что требуется для печати. Целый ящик. Никто не знал, с какой стороны к этому фотоаппарату подойти. Еще и испортишь, не дай бог, потом начальство голову снесет – казенное ведь оборудование. К счастью, нашли парня, который до армии ходил в фотокружок и собирался поступать на операторское отделение ВГИКа. Не поступил. Мальчик, Миша его звали, до сих пор помню – странный, с тиками, будто пот смахивал с лица, хотя никакого пота не было. Маленький, щупленький. Как такого задохлика в армию призвали, да еще и в гарнизон дальний отправили? Москвич. На вид – совсем ребенок. Умный, нервный, интеллигентный. Будто с другой планеты свалился. Таких обычно отмазывали от армии влиятельные родители, включив обширные связи. Даже «деды» его не трогали, не издевались. Нет, не считали убогим. Наоборот, оберегали, что ли. Видели в нем нечто необычное. В общем, вызвали Мишу, ящик предъявили и строго спросили, сможет ли съемку сделать? Твой отец потом рассказывал, что Миша этот как нырнул в ящик, так еле успокоили. С детским восторгом, будто получил вожделенный подарок, объяснял, что за камера, какая пленка, какой проявитель. Разве что не целовал эту камеру, из рук не выпускал. Никто, конечно, ничего не понимал. Всем все равно было. Лишь бы снимки получились, которые не стыдно отправить для отчетности генералу какому-то, который вроде как первый камень в основание гарнизона заложил. Так Мише и объяснили – хватит с камерой обниматься, или делай, что требуется, или нет. Протасов лично уселся на стул и велел снять пробное, так сказать, фото. Миша отодвинул штору, стул вместе с Протасовым развернул так, что тот сразу про свой простатит вспомнил. Еще наглости хватило командовать – подбородок ниже, голову правее, плечи вниз. Протасов кряхтел, но подчинялся. Только удивился, насколько человек может вдруг измениться – от Мишиной робости ни следа не осталось. Чуть ли не рявкал на Протасова.

– Когда будет готово? – спросил Протасов.

Миша пожал плечами:

– Зависит от условий.

Протасов велел выделить Мише все, что потребуется, и не трогать. Утром на его столе лежали фотографии. Протасов себя не узнал – интересный мужчина, в глазах – мудрость. Благородная седина. Даже морщины какие-то интеллигентные, что ли. Галка потом одну фотографию на стену повесила, на самое видное место. В рамочке. Любовалась. Да и Протасов тоже взгляд бросал и гордился – он еще ого-го.

Миша сделал ту съемку. Генерал был в восторге. Камеру и пленку оставил в дар гарнизону, еще и прислал дополнительно все, что требуется. Миша стал, можно сказать, официальным фотографом городка. Снимал начальство, их жен и детей, будни и праздники. Вел репортажную съемку – зарядку, построение, уборку. И фотографии неизменно получались такими, что в этот гарнизон хотелось приехать и остаться в нем жить. Миша будто не видел в жизни грязи, мерзости, не замечал пороков на лицах, страданий, лишений. А видел искренность, терпение, смирение, даже нежность. Нутро вытаскивал из человека. Все то лучшее, что хоть когда-то было в душе, пусть и давно забытое. Человек смотрел на свое фото и вспоминал, что да, ведь был когда-то именно таким – лихим, всегда улыбающимся красавцем, а не тем, во что его превратила жизнь. На фото были видны доброта, безотказность, которые точно были. Но потом стали ненужными, бессмысленными качествами, с которыми не выжить.

После той первой обязательной общей съемки женщины захотели отдельные портреты, раз уж все равно наряжались да прически делали. Когда еще случай представится? Ну и меня уговорили, хотя я не собиралась. Ну какая съемка? Домой бы вернуться побыстрее – я тебя на соседку оставила.

Не помню, как так вышло, что я последней оказалась. Мы с Мишей одни в актовом зале остались, все разошлись. Я села на стул, как делали остальные. Руки как-то на коленях пыталась пристроить. А он вдруг сел напротив и просто на меня смотрел.

– Что мне делать? – спросила я.

– Что хотите, – ответил он.

Кажется, минут двадцать прошло. Я уже собиралась встать и уйти. Других он быстро снимал. Я вообще не понимала, что происходит. О тебе думала – как ты там? Первый раз ведь оставила. Еще боялась, что на блузке зеленка проступит – с утра грудь намазала. Не отстираешь потом. Но тут этот мальчик подскочил и объявил радостно, будто приз выиграл:

– Теперь я знаю, как вас снимать! Я раскрыл ваш секрет!

– А мне потом расскажете? – спросила я. Хотела пошутить, но вышло грустно и обреченно.

Я пыталась повторить позы других женщин. Выпрямилась, голову набок склонила.

– Нет, не двигайтесь вообще. Не надо так делать! – закричал Миша. Я аж вздрогнула от испуга. – Думайте о том, что вас беспокоит больше всего. О чем вы думали, когда просто сидели?