Посмотри на меня

Ты еще маленькая, три года. Говорила уже чисто, бойко. Детский сад. Господи, как ты тогда материлась. Да я таких выражений не знала, какие ты из садика приносила. Твой отец хохотал. На каждом празднике концерт для гостей устраивал. Спрашивал, какие еще слова в садике узнала. А ты хотела угодить отцу и выдавала полный набор матерных выражений. Все смеялись. Аттракцион. Я тоже смеялась. Мы тогда жили в странном мире, который сами себе создали. Даже не мире, а мирке, в котором все понятия об общепринятых нормах поведения, о морали, были стерты. Даже не так. Там, в том городке, как и в сотнях других, закрытых от внешнего мира, были приняты свои нормы, которые соблюдались очень жестко. Все праздники, дни рождения, именины и крестины отмечались шумно и бурно. Не накрыть стол, не позвать гостей считалось вроде как ненормальным. Мне иногда казалось, что мы живем не в вечном празднике, а в нескончаемом похмелье. Или мы все – алкоголики. Едва протрезвев, ищем новую бутылку. Гуляли по два-три дня. Пили и ели как в последний раз. Этому было объяснение. Вынести такую жизнь на трезвую голову – невозможно. Рассудок не выдерживал. Поэтому и искали любое средство, чтобы забыться. Мы, женщины, успокаивали себя тем, что рано или поздно уедем из того гарнизона. Да, пусть в точно такой же, но другой. Я иногда просыпалась и не помнила, в каком гарнизоне мы с твоим отцом живем. Те же дороги, тот же магазин. Даже деревья высажены по единому стандарту. Куда бы ни сбежал, все равно оказывался в богом забытом военном городке. Но все равно мы жили надеждой уехать в большой город или, наоборот, в деревню. А многие и этой мечты оказывались лишены. Знали, что никуда не денутся – останутся там навсегда, потому что возвращаться некуда и не к кому.

Измененная реальность, человеческое сознание, которое ищет любые способы, чтобы сохранить рассудок. Не впасть в столь вожделенное безумие. Поэтому мы смеялись, когда ты, трехлетка, материлась как сапожник. Закрывали глаза на случайные связи, внебрачных детей собственных мужей. А что оставалось? Разводиться? Нет, выжить там можно было только в паре. В одиночку не справишься. Да и куда бы я поехала? Навыки? Идеально гладить рубашки, готовить еду и не реагировать на солдафонский юмор. А еще – укладывать бездыханное тело, терпеть ночами перегар, запах чужих духов. Это не просто зависимость, а рабство. Я принадлежала твоему отцу.

Кому вообще тот гарнизон понадобился? Почему военный городок располагался в той местности? Или кто-то из начальства по пьяни ткнул пальцем не в то место на карте, а подчиненные не рискнули спорить, ответили «есть» и выполнили приказ? Не от кого было там защищаться – граница далеко, главные города тоже. Даже учения в нашем гарнизоне проваливались. Зимой – сугробы по пояс. Отправляли солдат дорожки чистить, а это как красить траву зеленой краской. Они, бедолаги, чистят, а дорогу тут же заносит. Весной воды по колено и грязь непролазная, ни пройти, ни проехать. Только машины гробить. Пока от дома до магазина дойдешь, устанешь как собака. Единственная подходящая обувь – резиновые сапоги. Идти везде недалеко – десять минут медленным шагом до библиотеки, школы, магазина, лазарета, если в сухую погоду. Но зимой и весной хорошо если за сорок доползешь. Еще ветер. Всегда. Зимой пурга, осенью и весной ледяной, до костей пробирает. Окно лишний раз не откроешь – по полу сквозняк завывает. Летом тоже не лучше. Еще вчера было холодно, а сегодня жара обрушивается, как в пустыне – липкая, изматывающая. Ходишь мокрый насквозь. Комбинация, нижнее белье уже через полчаса становятся мокрыми, хоть выжимай. Военная форма совершенно не приспособленная к местным погодным условиям, но кто об этом подумал? Выдали по стандарту. На летнюю форму переходили в середине апреля. Ни раньше, ни позже, хоть умри. А в нашем поселке в зимней до начала июня не вспотеешь. В мае случались жестокие заморозки. В летних рубашках и штанах можно было дуба дать. Но как-то выкручивались – по две пары надевали. Старослужащие оставляли себе зимнюю – Протасов закрывал на это глаза. Зиму еще хоть как-то переживали, хотя обморожения случались регулярно. Летом совсем тяжко становилось. Лазарет был переполнен – солдатики в обморок падали, тепловые удары. Жалко их было до слез. А ничего не сделаешь. Один ответ – по уставу положено.