Посмотри, наш сад погибает

– Ещё рано, – поникшим голосом пробормотала она.

Брат резко обернулся в ту сторону, где за густыми ветвями скрывался дом.

– Зовут…

Рыжая тоже услышала что-то, чего Велга не смогла, сорвалась с места, отбежала к соседней яблоне, обернулась, кинулась назад, лизнула Велгу в ладонь и побежала обратно по тропе, устланной лепестками. И звонко тявкнула на прощание.

Когда Велга проснулась, её ладонь оказалась мокрой.

Никого не было рядом. Одна Велга в огромной ложнице княжеского дворца.

Она перевернулась на спину, и к ней тут же прискакала Белка. Мартышка держала в лапах сушёное яблоко, но есть его не спешила.

– Доброе утро, – на мокрых от слёз губах невольно появилась улыбка.

И стоило ей вздохнуть, как дверь тут же приоткрылась. Внутрь, семеня и кланяясь, влетели холопки. Мишка подпрыгнул на подстилке в углу и оглянулся на хозяйку, не зная, как себя повести. Велга села рывком на постели, забегала глазами по сторонам, но не нашла ни ножа, ни ножниц, ни чего-либо тяжёлого, чем могла защититься…

И только когда холопки испуганно в растерянности переглянулись и застыли в поклоне, она поняла, насколько диким выглядело её поведение.

Она больше не в Щиже, не в убежище Воронов, не в плену. Она у князя Белозерского, своего родственника, человека, который никогда её не обидит.

– Да озарит Создатель твой путь, господица, – насторожённо произнесла одна из холопок. – Нас послали помочь тебе одеться.

Велга сдержанно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Левой рукой она растерянно погладила Белку. Тёплый мех под ладонью прогонял тревогу. Но мартышка чувствовала её настроение и сама начинала беспокоиться, взволнованно кривить мордочку и озираться.

– Всё хорошо, – хрипло проговорила Велга, опуская ступни на пол.

Пальцы ног лизнул Мишка, и Велга почесала его за ухом.

– Покормите щенка чем получше. Не объедками какими, – чувствуя, как постепенно возвращается голос, сказала она и добавила требовательнее: – Ему всё самое лучшее.

– Конечно, господица.

Холопки распахнули ставни, и в ложницу пролился яркий свет летнего полудня. Если бы Велга так заспалась дома, матушка велела бы выпороть её прутом. Пропускать рассветную службу было греховно, а Велга не молилась уже много дней.

– Мне нужно помолиться, – вдруг поняла она.

И поймала на себе удивлённые, но одобрительные взгляды девушек.

– Зажгите свечи у сола.

Не медля, холопки выполнили приказ, и в красном углу ложницы, у небольшого позолоченного сола, загорелись свечи.

Велга опустилась на колени, чувствуя, как болело всё тело. Стоять на голых досках было неудобно. В храме нянюшка подстилала коврик для своей воспитанницы.

Велга сложила руки у груди.

– Помолитесь со мной, девочки, – попросила она, и в ответ ей робко улыбнулись.

Втроём они пропели:

– Святая Лаодика…

Горели свечи на красном резном угле. Блистало крошечное солнце, знак Создателя, ветер из окна касался волос и босых ног, холодил кожу под льняной рубахой, и слова, знакомые с детства, повторённые сотни, тысячи раз, слетали с губ, и от каждого будто становилось легче.

Велга молилась о покое своих родителей, о здоровье брата. Чтобы Кастусь выжил, чтобы спасся. Он уже столько преодолел. Он должен был выжить. И она должна была его спасти. Она старшая сестра, единственная, кто остался, чтобы позаботиться о нём.

И с каждым словом в душе крепла вера, что молитвы спасут её душу и тело от чужих клинков, от чужих рук, от чужих богов.

Велга, поначалу не сводившая глаз с сола, чувствовала, как всё легче становилось дышать. Постепенно её взгляд прояснялся. И вот она увидела перед собой уже не только сол, но и свечи по бокам, и сам угол: резной, с рыбами и длиннохвостыми змеями и большой ящерицей, взобравшейся на самый верх того угла.

Когда молитва закончилась, Велга не пошевелилась, а холопки не посмели встать с колен раньше госпожи.

– Что это?

– Что, господица?

– Это, – она протянула руку и ткнула в красный угол. – Там змеи и…

– Это же знаки Белозерских, – робко ответила холопка.

Всё верно. Велга всегда знала это: Белое озеро возле Старгорода и рыбы… и змеи. Всё это – знаки рода Белозерских. Даже на личном гербе королевы Венцеславы, дочери князя Рогволода Белозерского, было это озеро, только вместо рыб на нём изобразили лебедя.

Но…

Щур был древним, как сам Старгород. Он жил в реках и озёрах. Говорили, его и сейчас часто видели в Мутной реке. Той самой, в которую сбросили предка Велги.

Мог ли Матеуш…

Он же знал, где искать Воронов. Он не преследовал Белого, он пришёл прямо в их убежище. И старуха узнала его, назвала по имени. Как она выразилась? Уродец предал их. Нельзя предать того, кого не знаешь. Нельзя предать того, кто тебе не друг. И это означало только одно.

Нет. Она сошла с ума. Щур не мог быть связан с князем. Матеуш не желал ей зла. Или?..

Велга так и не смогла подняться. Подошёл сонный Мишка, плюхнулся рядом и положил голову на колени, требуя ласки.

Холопки тоже молчали, не смея её потревожить, а Велга, всё это время пытавшаяся спрятать воспоминания в самый дальний ларец в собственной душе, теперь раскрывала их один за одним, и туман, застилавший прошлое, прояснялся.