Посмотри, наш сад погибает

Пальцы не переставали гладить дрожавшую Белку по голове. Но животное чувствовало её боль и оттого не успокаивалось, а, напротив, всё сильнее волновалось, крепче прижималось.

– За что? – повторила Велга бескровными губами. – И матушка… и батюшка. И братья. И даже Кастусь. Он же кроха совсем, дурачок несмышлёный. За что их? За что, ох, Создатель? За что, Матеуш?

Она вскинула на него глаза. Его – один чёрный, другой голубой – выражали скорбь и боль.

– Мне очень жаль, Велга, – проговорил он робко в ответ. – Я велел отдать под суд твоих обидчиков.

– Пусть они сдохнут, – выдохнула Велга и закрыла себе рот рукой. Это были не её слова. Не её губы. Не её мысли. И всё же медленно она отвела руку. – Ты казнишь их?

– Это всего лишь собака…

– Нет. Не всего лишь. Это собака моего отца.

– Закон не позволяет приравнивать убийство животного к убийству… – он запнулся, глядя ей в глаза. – Но ещё они напали на тебя. И обокрали дом твоей семьи. Это тоже… повлияет на приговор.

– Пусть он будет как можно строже.

Если бы она могла, то проткнула бы им животы. Всем им. Как они – Рыжей. Но Велга не могла. Она ничего не могла.

Они погрузились в тишину. Шептала черёмуха над их головами. Опадали сладкие лепестки. Белка постепенно успокаивалась. Она приподняла голову, оглянулась по сторонам и осторожно сползла на землю.

– Мне сегодня приснился яблоневый сад, – проговорила, глядя в сторону, Велга. – И там были они все. Дома. Скажи, что осталось от моего дома?

– Вряд ли ты хотела бы это увидеть, – уклончиво ответил князь.

– Прошу, отведи меня.

Он смотрел нерешительно, опасаясь и отказать, и согласиться.

– Прошу, Матеуш.

Молча, кусая тонкие губы, он кивнул:

– Хорошо.

Скрываясь, они вышли через задний ход со двора, и только тогда Велга узнала усадьбу Григория Голубя, ближнего боярина князя. Отец ненавидел Григория. Говорил, тот доносил на всех Белозерскому.

– Почему ты привёл меня сюда?

Велга, держа Белку на руках, пошла пешком рядом с гриднем, Матеуша несли на носилках – он не мог сидеть в седле. Люди расступались и кланялись князю. Никто не обращал внимания на замарашку в невзрачном наряде, разве что с любопытством поглядывали на мартышку.

– Григорий мой друг, и до его усадьбы ближе всего от Торговых рядов.

По сторонам Велга старалась не смотреть, на всякий случай вовсе опустила глаза, натянула пониже платок. Наверное, её принимали за служанку, приставленную ухаживать за мартышкой. Пожалуй, теперь и родная тётя с трудом бы узнала племянницу.

Всё шло хорошо, пока они не дошли до Сутулого моста.

На крутом подъёме носилки так накренились, что Матеуш чуть не вывалился. Он схватился обеими руками за подлокотники кресла, выпучил глаза. Велга ушла вперёд и наблюдала за подъёмом сверху, с самой середины моста, и почувствовала, как уголки губ дёрнулись вверх.

Князь Белозерский не мог даже самостоятельно подняться по мосту. Его женой была старая, засидевшаяся в девах женщина. Он был уродлив, слаб и ненавидим собственной роднёй, что изгнала его из столицы. И всё же у него была власть. А у Велги ничего. Даже семьи.

Но тем слаще и приятнее было наблюдать, как он хватался за подлокотники и бледнел от страха, когда слуги пытались затащить носилки на мост.

– Хватит! – рассердился князь. – Опустите, я сам.

Слуги, чуть не уронив носилки, попятились в стороны, и Матеуш смог встать на ноги. Народ смотрел на него с любопытством и жадным, злым предвкушением. Раздались смешки, и тогда Стоян достал свою верную плётку. Смех затих.

Велга, прижав к груди Белку, облокотилась на поручень моста. Под ногами текли мутные, вонючие воды. В этом самом месте много лет назад предок Матеуша с заговорщиками сбросили Буривоя в реку, навеки лишив её род княжеского имени.

А теперь князь Белозерский сам едва ковылял по Сутулому мосту.

Он старался не смотреть ей в глаза. Щёки Матеуша покраснели.

– Отсюда далеко идти, – предупредила Велга.

– Ничего, – пропыхтел он, хватаясь костлявыми пальцами за поручень.

Когда они спустились с моста, гридень предложил князю сесть обратно на носилки, но тот отказался. Двигались они медленно, ходить Матеуш не привык, и Велга скоро начала раздражаться.

Но чем ближе они подходили к усадьбе Буривоев, чем сильнее пахло гарью, тем медленнее она сама ступала.

И с каждым шагом всё тяжелее было смотреть на князя. Матеуш едва ковылял по мостовой. На лбу выступил пот, спина согнулась ещё ниже, правую ногу он начал волочить.

– Князь, ты…

– Я в порядке.

Велга постаралась стереть жалость с лица. Мужчины боялись жалости больше, чем клинка.

Говорили, что королева Венцеслава, старшая сестра князя Матеуша, была прекрасна, как день. Даже поседев, растеряв силу и юность, она оставалась статной, изящной, величественной, как и подобало Белой Лебёдушке, как её прозвали ещё до замужества. Она правила Рдзенией, пока её сыновья были слишком юны. И, несмотря на войны, несмотря на стаи нечисти вокруг городов, несмотря ни на что, народ любил свою королеву. Прекрасную Белую Лебёдушку.