Посмотри, отвернись, посмотри

Эта женщина жила напротив Карамазова. Я ее толком и не знала. Всплывало в памяти что-то болонистое и блондинистое… Должно быть, торчала целыми днями возле дверного глазка, шпионила. Интересно, чем папаша ее подкупил?

– Если к словам твоего отца отнесутся серьезно, тебя неминуемо коснется эта история, – сказал Карамазов. Он выглядел старым и больным. – Мне жаль. Ты можешь услышать про меня много разнообразных гадостей.

– Я и сама могу наговорить про вас разнообразных гадостей! – живо откликнулась я.

Карамазов засмеялся и придвинул мне свое пирожное.

– Угощайся…

– А вы?

– Не люблю сладкое.

Дважды повторять не пришлось. Я схомячила эклер и только тут догадалась, что мой старикан озабочен всерьез.

– Ну вы чего! – Я положила ладонь ему на руку. – Карамазов, не раскисайте! Все обойдется! Если меня в ментовку вызовут, я за вас там всех порву. Папашу выгораживать не стану, не мечтайте.

Он криво улыбнулся.

– Спасибо, Санечка. Признаюсь откровенно, я очень боюсь тюрьмы. Если когда-нибудь тебе станут говорить, что и в тюрьме есть жизнь, не верь. Никакой жизни там нет. А для меня, если сбудутся мои опасения и твой отец подведет меня под сто тридцать четвертую статью, как ему мечтается, она закончится в буквальном смысле. И весьма мучительно. Ох, Саня, можно оправдаться, если ты что-то совершил. Но невозможно оправдаться, когда ты ничего не совершал.

Я ни черта не поняла из его бессвязной речи и сказала ему об этом.

Карамазов поднял на меня слезящиеся глаза:

– Может быть, мне придется уехать.

– Куда еще?

– Пока об этом рано говорить… Лучше расскажи, как дела у Вики!

…Карамазов приезжал еще дважды. Последний раз я видела его в середине февраля. Он привез мне книгу сказок с иллюстрациями Ники Гольц. А затем исчез, не оставив ни письма, ни записки. Никто не знал, куда он делся.

Однажды нас с Викой пригласили в гости. Девчонки с ее работы сняли вскладчину домик. Болтали, валялись в гамаках, дурачились, а вечером гадали со свечами.

Стоял конец мая. Цветы шиповника после дождя осыпались на землю. Белые лепестки напоминали крошечные скорлупки, из которых выбрались птенчики и улетели.

Вечером, загрузившись в электричку, я положила голову Вике на плечо и сонно пробормотала:

– Домой ужасно хочется…

И вдруг поняла, что под домом я имею в виду нашу комнатку на двоих. Ветки, лезущие в окно. Дребезжание трамвая. Свет фар, полосующий стены.

Впереди целое лето. Я устроюсь на подработку, а в конце августа Вика возьмет недельку отпуска, и махнем вдвоем на море… Она будет в шляпе рассекать по набережной и красиво пить вино с каким-нибудь отставным военным. А я – сидеть на пляже, швырять камешки, прыгать в волнах… Отличное лето у нас с ней будет на двоих!

* * *

Так всё и вышло.

Было лето, было море. Абрикосы, кусачие медузы, сметана на обгоревшие плечи и три дня в больнице: напоследок мы налопались несвежих шашлыков.

Я чувствовала себя гладкой, как галька, обкатанная морем. Иногда украдкой лизала руку, чтобы ощутить соль на языке. На море я впервые начала читать Вике по вечерам – те же сказки, которые когда-то читал мне Карамазов.

В начале сентября сестра вернулась в свое кафе, а я – в свою школу. Жизнь пошла по накатанной. Я не завела друзей. О чем мне было говорить с избалованными детишками, которых если и лупили, то только бабушки полотенцем по шее? Иногда мои одноклассники ляпали такое, что хоть стой, хоть падай. У одного родители стали на ночь забирать телефон, чтобы он не тупил до утра в играх… Так этот деятель всерьез вещал на перемене, что они нарушили его границы. Границы! Умереть не встать!

Но в целом они все были милые и безобидные. Как щеночки. Чистенькие, свеженькие! Половина из них еще и красила волосы в разные цвета, в том числе и парни. Один с зеленым гребнем, другой с синими кудрями… Сначала я думала: ну и дичь! Но потом как-то привыкла. Со временем мне даже стало нравиться.

Вот что поразительно: учит тебя жизнь, учит, а все равно остаешься дураком.

Это я про себя.

Когда Вика стала возвращаться после работы с таким лицом, будто целый день отдыхала в раю, я подумала, что ей повысили зарплату. Ясное дело: раз человек светится, значит, ему дали денег!

Дошло до меня только тогда, когда этот парень за ней заехал.

Вика вернулась в восемь, но вместо того чтобы упасть на кровать, вдруг начала прихорашиваться. Губы накрасила. Локоны завила по-быстрому.

– Я и не знала, что у нас есть щипцы, – говорю.

– Вчера на «Озоне» заказала, – отвечает Вика. И глаза у нее такие, будто «Озон» привез ей не китайскую плойку за триста рублей, а сертификат на виллу в Италии.

Причепурилась и давай приплясывать у окна. Налево посмотрит, направо. Снова налево.

– Шею, что ли, разминаешь?

Вика рассеянно обернулась. Тут под окном посигналили. Вжух – и Вики уже нет! Только колышется штора и висит в воздухе запах ее духов. А мою сестру будто вымели из комнаты метлой.

Я открыла оконную створку и перевесилась через подоконник.