«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Кажется, последний приход Надежды Яковлевны к нам домой (а жили мы тогда уже на улице Ленина) закончился трагикомически. Дело в том, что в нашем подъезде проживал пьяница по имени Максимыч, который периодически одалживал у моего отца рубль на выпивку (но и регулярно – воздадим ему должное – долг возвращал). Пьяница этот был, видимо, артистом в душе: все его тирады увенчивались, как правило, аллитерационным “бур-ржуазия р-революцию пр-редала. Р-рвань”. Бабушка моя, не одобрявшая интеллигентного демократизма отца, гнала Максимыча прочь, за что тот ее побаивался.

Надежда Яковлевна уже уходила. И вышла на лестничную площадку. Я вышла вместе с ней, чтобы проводить до такси. В это время направлявшийся к нашей квартире Максимыч, перепутав, по-видимому, Н. Я. с бабушкой и вначале отпрянув, решил затем всё же пойти на мировую. “Не горюй, бабка, – сказал он, поцеловав Н. Я. в темечко. – Мы ведь с тобой вместе С-сиваши брали”. И еще раз поцеловал.

Родители мои, с ужасом наблюдавшие за сценой и не сумевшие ее предотвратить, страшно огорчились. “Что вы, друзья, – рассмеялась Н. Я. – Ведь это хороший знак. Значит, я к вам еще вернусь”.

И всё же это было последнее посещение Надеждой Яковлевной и Пскова, и нашего дома.

Екатерина Дмитриева-Маймина

10 марта 1964 г., Москва

Дорогие друзья!

Я в Москве. У Евг. Як. инфаркт, и полдня я провожу в больнице. Писать мне трудно, но вы не забывайте меня. Пишите о себе. Я о вас всегда помню. Н. М.

Не ранее середины марта 1964 г., Москва

Дорогие Танюша и Евгений Александрович! Простите, что я долго не писала. Почему-то устаю и мрачна. Бог его знает, почему. Брат уже дома. Даже выходит в садик у себя в доме. На 20 минут. Устает и слаб. В начале июня едет в санаторий.

Как Ксения Игнатьевна[581]. Бедная она – это всё очень трудно, и заболела она от непосильной работы и жизни. Кланяйтесь ей от меня. Я ее очень целую. Мне очень хочется в Псков, хотя бы на несколько дней, но пока я связана с Москвой – из-за Жени.

Как сейчас у вас? Куда вы едете летом? Как здоровье Тани? Что еще нового вздумала Катька? Н. М.

Приехала ли Соня?

Напишите скорее.

На полях: Решилась ли Кс. Игн. на операцию? Кажется, в этих случаях нужна операция. Напишите.

Конец сентября – начало октября 1964 г., Таруса

Дорогой Евгений Александрович! Наконец узнала от Танюши ваш адрес. Напишите мне, как ваша нога, как вы сами… Надеюсь, что сейчас за вас примутся серьезно – это все-таки то место, куда надо было попасть. Таня мне писала, как всё было сложно[582].

У вас в Пскове была Софья Менделевна и очень хвалила в письме Катьку.

Очень по вас скучаю. У меня груда интересных книг, и хочется вам их показать.

Я приеду в Псков и привезу их.

Очень хвалят повесть Домбровского в “Новом мире” (7–8)[583].

Я проделала летнюю кампанию, т. е. дачу… Сейчас одна в Тарусе. Работаю, живу тихо. Не соблазнилась возможностью работать в Москве. Не хочется… Скоро (в конце октября) мне 65 лет. Я это чувствую очень сильно. Здесь у меня лестница в подвальную кухню, где можно устраивать балы… А мне трудно.

Кстати, не надо ли вам будет отдохнуть? Может, у Вас будет отпуск по больничному? Приезжайте ко мне. У меня чудные условия – половина дома… Роскошная комната (две!), тишина и нет гари.

Точно, как у Оттенов – вы ведь были.

Адрес: 1-я Садовая 2…

Целую вас. Надежда Мандельштам.

Осень 1964 г., Таруса

Дорогая Танюша! Я была у Жени в среду.

У него посветлевшее лицо, и он ожил.

Лишь бы не спешить с лечением, вытерпеть всю эту канитель и не сорваться с места. Он мне рассказал о всех своих мытарствах. Частично я знала о них из ваших писем. Меня поразило, что все-таки рентгенолог, потребовавший операции, был пришлый, не из больницы.

Я поняла, как мы с вами сроднились или сдружились, я уже не знаю, как это назвать, когда была у него. Так почувствовалась мне его боль и все ваши метания, когда вы его старались устроить и чем-то ему помочь наперекор лени, тупости и чиновничьему равнодушию наших врачей. Дай-то Бог, чтобы всё было хорошо. Держите меня в курсе дел. Меня очень волнует, как он станет на ноги.

Крепко вас целую.

Привет маме. Поцелуйте в носик Катю….

Хотела бы написать сегодня и Соне, но кончились конверты, а на улицу еще не выйти. Напишу завтра…

Главное, что у Жени спокойный взгляд и нет той желтизны кожи, которая была до операции, хотя он столько лежит в больнице. Облегчение явное.

22 декабря 1964 г., Москва

Дорогой Евгений Александрович! Очень рада первой весточке от вас из дому, где вы с семьей и на месте нрзб. После всего, что вы пережили, конечно, сразу нельзя оправиться. Хорошо, что вы посидите месяц дома. Кончается ли уже этот месяц?

Как Таня? Ей тоже пришлось туго. Как вы, Танюша? Как ваша дивная кафедра, заседания и старания?[584] Не огорчайтесь ничему и радуйтесь, что Евг. Александрович дома… Как мама? Катька? Она уже, наверное, ужасно взрослая дама.