«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Дорогой Кейс, я забыла написать вам, что знаю оперу Шенберга “Моисей и Арон”. Она, по сути, основана не на символистской идее “a realibus ad realiora”[790]. Автор для этого слишком умен. И тоже не на идее “вещи в себе”. Но людям всё высокое трудно понять. Им нужна легкодоступная версия. Им нужно то, что привычно. Было время, когда Пушкину они предпочитали Бенедиктова, их “первым поэтом” был некогда Северянин. Только то, что приходит в привычной форме, – это для них. Нужно время, чтобы понять значение тех “без'oбразных стихов”, о которых говорит Мандельштам в одной из его статей.

Не думаю, что с его Ароном он имел в виду какую-то идею “невоплощения”. Обратите внимание – Арон поет свою роль в совсем традиционной манере (“сладостный певец” – заливается). У Моисея тоже своя собственная роль. Он не немой. Но он имеет что сказать (он “смысловик”, как это называл Мандельштам). Он не хочет давать “идолов”, но чистое мышление в той форме, которая требуется. И которая, при этом, современна. Арон пользуется формами, к которым они привыкли. Они привыкли танцевать перед золотыми идолами. Они не привыкли к высокому вдохновению, которое трудно усвоить.

Воплощение – хорошая вещь, и оно символично, но не в том смысле, как дешевые идолы Арона. У чистого мышления своя форма, и она традиционна, но на другом уровне, нежели та, что легко переваривается танцующими перед идолами. Мышление Моисея лишено “обтекаемой формы”, “штампа”, оно не прямолинейно. Современная психология учит, что мы воспринимаем всё в “идеальной” (то есть прямолинейной) форме. Моисей противится этому. Он враг “моделей”, но это не значит, что он не признает формы. Н. М.

Конечно, я хочу иметь еще больше ваших фотографий.

24 октября 1968 г.

Дорогой Кейс!

Большое вам спасибо за вашу любезность. Я рада, что вы еще вспоминаете меня. Книга, которую вы мне послали, – одна из лучших, прочитанных мной[791]. Не сможете ли написать пару слов вдове и передать ей мое восхищение от этой книги? Ахматова посетила ее, когда была в Англии[792].

Я бы хотела с вами поговорить. Не собираетесь ли сюда? Вы мне очень нужны. Приезжайте и приходите пить чай – не забудете?

Не сможете ли позвонить? Мой телефон 126-67-42.

Еще раз спасибо…

Надежда Мандельштам.

21 февраля 1969 г.

Дорогой Кейс, прежде всего я отвечу на Ваши вопросы.

1) Художник в стихотворении Ахматовой – это Альтман Натан[793]. Видели ли Вы этот ужасный портрет ее?

2) Я не читала книгу Миндлина[794], но несколько лет назад он мне послал несколько страниц о Мандельштаме. Он был еще совершенным мальчиком, когда встретил Мандельштама. На этих страницах Мандельштам говорил массу вещей (в прямой речи). Миндлин приписывает ему слова, которые он никогда бы не произнес. Например, “писать стихи огромное счастье”, и так далее… В словаре Мандельштама не существовало такого слова, как счастье. Он шутил надо мной: “Наденька думает, что она должна быть счастливой”… Всё, что он говорил на этих страницах, было целиком не по-мандельштамовски. Я ни одного слова не узнавала. Я написала об этом одному другу Миндлина (Македонову) и узнала, что Миндлин старался поработать над этими страницами. Но думаю, ему не удалось. Он не умен и, как я Вам говорила, не понимал, о чем говорил Мандельштам.

Но есть один правдивый момент. Это о ссоре с Волошиным. Мандельштам отправил свое письмо и был прав: с тех пор они больше никогда не встречались. Мандельштам не хотел ехать в Коктебель, пока Волошин был жив. Я однажды там была, и Волошин старался мне объяснить их ссору (с Мандельштамом, а заодно и с Эренбургом, который тоже никогда не возвращался туда, избегая встреч с Волошиным), как будто эта ссора просто состояла в “мистификации” (то есть шутке). Такие шутки, как с Мандельштамом, могли бы ему стоить жизни. С Эренбургом они спорили о каких-то кастрюлях. Он думал, что Илья украл его кастрюли. К этому времени он был несколько сумасшедшим. Я находила его сумасшедшим несколько лет спустя… Нечего было делать.

Приедете ли точно? Мне очень нужны лекарства (одно для меня – Roter – и одно для моего брата, который страшно болеет). Об этом я написала Н. Струве. Надеюсь, что он его найдет. Оно производится в Югославии – антибиотик “Пятног”. Если собираетесь сюда, спросите заранее у Никиты. Артур Миллер обещал мне послать любое лекарство, которое мне будет нужно… Если Никита не сможет достать его, пишите Миллеру. Его нетрудно найти.

Думаю, это всё, что могу сказать.

Мне страшно хочется вас видеть. Дайте мне быть уверенной в том, что приедете. Передайте мою любовь вашим профессорам, которые посетили меня… Надежда Мандельштам.

Никита живет в Villebon-sur-Yvotte (Франция), 61, rue de la Mairie 92[795]. Ахматова дала мне этот адрес.

19 августа 1969 г.

Мой милый друг!

Во второй половине сентября я буду в Москве и буду страшно (ужасно, исступленно и т. д., и т. п.) рада повидать Вас. Приезжайте поскорее! Я сильно по Вам соскучилась. Ваша Надежда Мандельштам.