«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Борис Мессерер велел мне взять с собой форматора, сделать слепок с лица и руки. А те, кто там при этом был, сказали: “Это против религии”. Я сказала: “Вы ошибаетесь. Иначе бы у нас не было маски Пушкина”.

И вот этот единственный экземпляр – гипсовый. Форматора мне пришлось всё время угощать напитком, потому что он говорил: “Я боюсь умерших”. Но вот единственный слепок лица и правой руки Надежды Яковлевны (я это ни от кого не скрывала) у нас только хранится. Ее прекрасное лицо и тонкая изумительная рука.

Когда хоронили Надежду Яковлевну, это было 2 января, и когда стали опускать гроб в землю, было совершенно ясное небо. И вдруг среди ясного неба раздался гром, но он был такой не зловещий какой-то, а словно всем, кто был там, условный знак какой-то был небесный: сосредоточься на это мгновенье.

Михаил Левин

ДНЕВНИКОВЫЕ ЗАПИСИ О ПОХОРОНАХ НАДЕЖДЫ ЯКОВЛЕВНЫ МАНДЕЛЬШТАМ[882]

29 декабря 1980 года…………………………….

В 6 вечера звонок Бобра[883]: папа просил передать, что умерла Надежда Яковлевна. Утром в 11 часов. Они с мамой сейчас там.

Оставил Ташке[884] записку и поехал. Полная кухня людей и дыму. В комнате на столе с иконкой на груди Н. Я. Свечи. Никита Шкловский читает псалтырь. Лицо Н. Я. спокойное, строгое. Дантовский профиль. Ни улыбки, ни всегдашнего нетерпения уже никогда не увидеть.

На кухне Варя Шкловская, Коля Панченко, Женя Левитин, девки, как их называла Н. Я., Вера Лашкова, 2–3 мужика, потом Юра Фрейдин. Гдаль уехал к Елене Михайловне – просить место на участке, где похоронены ее родители и Евгений Яковлевич.

Курю снаружи. Вера Лашкова рассказывает, как Н. Я. с вечера мерещилась то кошка, то шум машины в комнате.

“Я устала так жить. Лежать, лежать, лежать…”. “Ты только не пугайся”.

Утром Вера сперва думала, что Н. Я. просто еще спит. Но потом поняла…

Звонит Гдаль. Елена Михайловна отказывает – там только одно место для нее самой. Надо доставать разрешение на Ваганьковское или Переделкино. Приезжает Наталья Ивановна Столярова. Тут нужно ходатайство самого Михалкова или хлопоты Евтушенко, Вознесенского… Но Евтушенко в Лондоне, Вознесенский – в Париже. Может быть, Межиров?

А в комнате, теперь только при свечах (чтобы не было лишнего тепла – слава богу, батареи не греют), читают псалтырь.

Приезжает Ташка, пытается рисовать. Завтра Л. Мурина приведет делать маску.

Ищут отца Александра. Врач “скорой” подбивал милиционера всех разогнать и опечатать. А то, может, у старухи тысячи под подушкой.

В комнате пусто. Не те книги… учебник итальянского. Только на стенах картины и на книжной полке фотография нашего Пети[885], еще совсем маленького.

На кухне дым коромыслом. Юра Фрейдин привез нотариальное завещание на 5 человек без подробностей. Надеется, что сыграет роль охранной грамоты против милиции. А у Жени Левитина бумажка с распоряжениями, кому что. Кому-то картина Фалька, но “с нагрузкой” – работой Елены Михайловны. Распоряжения о мебели почти шекспировские.

Уезжаем в 12-м часу в полной неясности. Отпевать хотят в Пушкине (у отца Александра Меня), а где хоронить, непонятно – может быть, на новом кладбище в Пушкине. Завтра утром приедет похоронный агент и профессионал из Литфонда (Лев Наумович) со своими предложениями – тогда будем решать. Все ругают Елену Михайловну.

30 декабря 1980 г.

До 12 всё неясно. Отпевать в Пушкине нельзя: катафалки за город не ходят, а перевозить гроб можно только в катафалке. Наконец, решено, что отпевать будут в церкви у Речного вокзала 1-го, где же хоронить – еще не решено. Уезжаю в Абрамцево.

1 января 1981 г.

1-го в 6 утра собираюсь в Москву. Приезжает Мила[886]. Всё сдвигается на сутки: отпевание 2-го в 11 утра. Ночью вспоминались “предвестники”: 28-го купил № 12 “Вопросы литературы” с мандельштамовскими публикациями (для Н. Я.!), а 29-го утром в “Правде” статья Евгения Сидорова о Дне поэзии с похвалами Н. Панченко (опять для Н. Я.!). И заехал бы из ФИАНа к ней (днем 29-го!), если бы не забыл дома Воплей.

Последний раз видел ее 17-го (после обид Г. Г.[887]) – разговор о профессорских самолюбиях, о верности и о том, что красота поэзии всё же выше красоты математики (ссылка на Гельфанда[888]). Так и не допустила она Гельфанда… Ругала “девок” за глупость и жадность. Вдруг вспомнила про Баратынского (читал ей прошлый раз), спросила подробности его юношеской “шалости”[889]. Как всегда, хвалит пастернаковских детей и спрашивает про Ташку. Обещаю привести Петьку, как только выздоровеет.

2 января

К 10:50 добрался. Церковь набита, но войти еще можно. Рядом прижаты Липкины и Белла Ахмадулина. Отпевает местный священник, сослужит отец Александр. Раз 15 повторяется: новопреставленная раба Божия Надежда, новопреставленная раба Божия Анна и еще рабы Божии Михаил, Владимир и Евдокия. Стоят два гроба: Надежды и Анны. Священник служит скороговоркой и абы как, но хор великолепен. Зачем столько раз повторяют имена отпеваемых?