Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Нет, этого он не рассказывал Лизе. Это было не тайной, а состоянием его души. “А душу можно ль рассказать?” К тому же он заметил, что Лиза его не слушает. Потом, когда они подружились, стали душевно близки и даже переписывались отдельно от Маши, он не раз замечал в этой девушке одну неприятную особенность. Она странно реагировала на обычные слова. Она как-то иначе их слышала, выворачивала их смысл наизнанку и своими репликами ставила собеседника в тупик. Разговаривать с Лизой было все равно что по минному полю ходить. Каждый шаг нужно было обдумывать. Он не сразу к этому привык, а когда привык, сам стал щелкать ее по носу, иронизировать над ее придирчивостью к словам. И она, надо отдать должное, быстро приняла эти правила игры. Потому что она была действительно умна. Гораздо, гораздо умнее своей подруги.

Но в тот момент Юргис был обескуражен. Он не закончил историю о знакомстве с Писателем, как вдруг увидел в ее глазах презрение — да какое! Словно он произнес вслух какую-то гадость, сам не понимая, какую гадость произнес вслух.

“Что с вами, Лиза?” — удивленно спросил он. Он подумал, что это ее презрение относится к Писателю или, может быть, ко всем пьющим мужчинам. Но не тут-то было! Оказалось, что Лиза не слушала его рассказ и думала о другом.

— Вы сказали: как все женщины?! Стало быть, вы знаете, что думают решительно все женщины?! Вы у каждой побывали в голове и вывели среднее арифметическое?

— Вы говорите так, словно я презираю всех женщин. Я же имел в виду нечто противоположное.

— А что вы имели в виду?

— Я хотел сказать, что женщины придают некоторым мужским поступкам значения, которых они не заслуживают. Вот вы спросили меня: зачем я пью? То есть вы предполагаете, что за этим кроются какие-то причины. Какое-то горе, например, которое я заливаю вином… А за этим ничего нет, кроме пристрастия к алкоголю. Обычная слабость или, если хотите, болезнь.

— Отлично! В болезнь я не верю, как не верю, что человек, который может ходить, но не ходит, может смотреть, но не смотрит и может слушать, но не слушает, — безногий, слепой и глухой. То есть это просто слабость, которую вы себе позволяете, потому что вы — мужчина и можете себе это позволить. И даже рассказывать про это мне, будучи уверенным, что во мне это вызовет сочувствие, не так ли? Ну, хорошо! Допустим, как все женщины, я проявила к вам сочувствие. Как все женщины, я придала вашей низкой и постыдной слабости чрезмерное значение. То есть, попросту говоря, вас пожалела. Как же вы мне на это ответили?! “Как все женщины, вы думаете…” То есть вы заранее отказываете мне в возможности думать на этот счет самостоятельно, да просто думать, потому что, говоря “все женщины”, вы имеете в виду не мысль, а инстинкт.

— Вы выворачиваете мои слова наизнанку!

— Вам это неприятно?

— Да!

— А вы не вывернули наизнанку мой вопрос? Я только спросила: зачем вы пьете? Зачем губите себя, свой мозг, свой организм, который после женитьбы принадлежит не только вам, но и Маше, будущему ребенку? А давайте представим на секундочку, что этот разговор происходит между вами и Машей. Что в ваше отсутствие она пьет. Валяется на диване в одежде, растрепанная, шатаясь, идет по улице за бутылкой дешевого вина. Ей подмигивают мужчины, от нее отворачиваются дамы. И вот вы спрашиваете свою жену: “Маша, зачем ты пьешь?” А она: “Как все мужчины…”

Юргис долго молчал.

— Вы что, обиделись?

— Нет! У меня есть более серьезные причины для обид. К тому же это чистая правда. Но она никому не нужна.

— Она вам не нужна.

— Она вам не нужна. Только вы об этом не знаете. То, что вы сказали, и есть среднее арифметическое. А жизнь складывается из противоречий. И ваша жизнь тоже.

— Согласна с вами. Это то, что Кант называет имманентностью. То, что пребывает в самом себе и не переходит в трансцендентное.

— Например, то, что я — бедный литовец, Маша — дочь богатого купца, вы — некрасивая девушка, которая втайне мечтает о замужестве?

На этот раз молчала она.

— Вы на меня обиделись?

— Нет… Вы откровенно сказали то, что думаете и что думают обо мне другие, но не говорят из деликатности. К черту деликатность! Я своей жизнью докажу, что вы неправы!

— Что вы докажете?

— Что предназначение женщины не только в том, чтобы выйти замуж и нарожать детей…

— Вы суфражистка?

— Зовите меня как вам угодно. По-моему, я — Елизавета Дьяконова! И это самое главное!!

— Так это и есть то “трансцендентное”, что вы хотите доказать? Но зачем это доказывать? Кому? Все и так знают, что вы Елизавета Дьяконова. И что из того следует?

— Однажды вы это увидите.

Вот о чем он думал сейчас, когда вместе с проводниками шел по горной тропе. Он брал с собой много вина, пил сам и поил проводников. Им это нравилось. Они похлопывали его по плечу и в шутку называли Herr Offizier.