Читаем Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой полностью

В. В. Стасов вспоминал об этом: “Но как и в чем было возвратить ее домой? В экипаже? На руках? Все это было затруднительно и неудобно. Я предложил употребить для этого тот самый футляр, нечто вроде огромного футляра для скрипки, в котором переносят в больнице тела усопших из палат в особо стоящую во дворе «покойницкую». Так и сделали. Часов в 9 вечера по темным улицам два больничных служителя пронесли, незаметно для всех, футляр, и минут через 20 моя сестра воротилась последний раз домой, откуда всего несколько часов тому назад выезжала такая веселая, бодрая, храбрая, полная добрых дум на пользу своим дорогим курсисткам”.

Есть что-то нереальное в том, как тело крестницы самого Александра I несли — тайно! — в покойницком “футляре” по ночным улицам. Но на следующий день все встало на свои места…

Похороны Стасовой вылились в демонстрацию силы и влиятельности женского движения в России. Хоронили первую героиню русского феминизма, скончавшуюся на своем посту! Некрологи о ней появились во всех главных газетах.

Жизнь и смерть Стасовой должны были послужить образцом для слушательниц Высших женских курсов. И прежде всего — для новеньких, чье поступление так удивительно совпало с этим прискорбным, но и торжественным событием. 28 и 29 сентября на курсах постоянно звучали речи о Стасовой. Один из самых популярных преподавателей, историк И. М. Гревс, начал лекцию с речи о ней и затем предложил почтить ее память вставанием. Директор “выразил скромное желание, чтобы мы избрали от себя депутаток для присутствия на похоронах; мы, как только он ушел, решили, что пойдем все”.

А после началась беготня, — продолжает Дьяконова. — Нас собралось человек 20–30; одни сочиняли надпись к венку, другие записывались и записывали желающих дежурить, спорили, кричали, шумели. Я записалась на дежурство у гроба… Совсем усталая за день, я вернулась домой и через час отправилась на панихиду, на которой быть все-таки не пришлось: опоздала…

Непонятно, на какую из панихид она опоздала. На следующий день после смерти Стасовой прошло несколько панихид по ней. Панихиды были церковные и гражданские. Последние проходили в общественных учреждениях, к которым она имела отношение. С одной из них, как пишет Лиза, и приехал на свою лекцию Гревс. На следующий день была панихида на Бестужевских курсах; на ней Лиза уже присутствовала. И вновь она слушала речи… “Опять говорилось то же, что вчера мы слышали от Гревса…”

В какой-то момент ее посетили сомнения. “Я не слыхала среди слушательниц ни выражений сожаления, ни бесполезных восклицаний. Мы все отнеслись к этому известию просто и серьезно, тотчас же постарались сделать все, чтобы почтить ее память. Эта смерть носит точно какой-то деловой отпечаток”.

“На следующее утро, — вспоминал В. В. Стасов, — она уже лежала на серебряном катафалке, окруженная цветами и растениями и толпою народа, начавшего прибывать с самого утра, по первому известию газет. В продолжение всех трех дней, от 28-го и до субботы 30-го сентября, эта толпа все только увеличивалась, и целая масса женщин, сотрудниц, товарок и почитательниц покойной, образовали между собой непрерывное дежурство; они чередовались вокруг гроба в продолжение всех трех последних дней и ночей. Дежурили и некоторые мужчины. Было нечто трогательное и патетическое в этих сменяющихся на расстоянии долгих часов шести черных статуях, молчаливых и неподвижных, ставших вокруг гроба, среди полумрака темно-красного огня высоких свечей и серого дыма ладана”.

Среди этих черных статуй, на которые с удивлением взирал могучий седобородый старик, “крестный отец” великих русских композиторов и художников, стояла и Лиза. К этой роли она старательно подготовилась. “В первый раз в жизни пришлось исполнять мне эту должность. Я оделась в черное платье; собрала свои длинные волосы в косу, подогнула ее, прикрыла черным бантом”.

Но почему, войдя в состав своего рода “оргкомитета” по участию в похоронах Стасовой, она выбрала для себя лично именно эту роль? Ведь она могла бы, например, сочинять надпись на венок или делать что-то другое, более творческое. Быть организатором. Если уж сама вошла в состав активисток. Нет, Лиза интуитивно выбирает “стояние у гроба”. Панихида, или “парастас”, по-гречески и означает “стояние возле”. Она сама становится частью ритуала необычных и первых в России похорон женщины — вождя феминистского движения. Среди стоявших у гроба были и мужчины. Но их было так мало, что брат покойной их отметил. В основном у гроба Стасовой дежурили жены и девы. “Солдаты” “женского движения” провожали в последний путь своего “командира”, который буквально пал на поле сражения.

Мертвая тишина царила в небольшой комнате. Все зеркала и картины, за исключением прекрасного портрета покойной, работы Репина, были завешены белым. Белые стены зала, серебряный глазетовый гроб, белые свечи, перевязанные белыми с черной полосой бантами, белое платье покойной, серебряный покров, поразивший нас массой венков, и среди этой торжественной тишины и спокойствия — шесть черных, неподвижно стоящих фигур.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века