И она вдруг подумала, что, когда этот маленький человек умирал здесь вдали от родных, сама она находилась в Нерехте у своей бабушки, к которой поехала отдохнуть на несколько дней, перед тем отправив бабушке этого мальчика письмо, что с ним все хорошо. Это совпадение поразило ее!
Умея сочувствовать гуманности и горячо принимать к сердцу все вопросы, касающиеся ее, я, как только на практике представился случай для применения человечности и сочувствия, сама пропустила его. Вот что значит мало любить людей! Если бы я была добра, то в этом случае поступила бы как должно, по влечению сердца… А я… верно, нет во мне любви?
“Вы живете рассудком и страстью, — говорил ей немолодой офицер по фамилии Былеев летом 1895 года, когда Лиза собиралась покинуть Ярославль. — Не принимайте сло́ва «страсть» вместо любви… В вас сейчас видна одна страсть”.
И Лиза подумала, что правы те, кто не любят ее, “видят во мне одни недостатки”. Прав В., выбравший не ее, а Валю. Права Д., холодно относившаяся к ней. Правы сожительницы в интернате, не любившие ее за сложный характер.
Все эти годы Дьяконова мечтала только о том, чтобы кто-нибудь
Если бы Лиза знала об этом законе, многое прояснилось бы ей, и она, возможно, не билась бы так головой об стену чужого непонимания. Но закон Введенского совсем выпускал из виду один удивительный, присущий всем людям, но не у всех из них одинаково развитый инстинкт — душевной или, лучше сказать,
Но было уже поздно…
Друзья народа
Мне не хватает… людей. Таких, которые знали бы меня, мне хотелось бы познакомиться с людьми очень умными, интересными, которые, несмотря на свое умственное и нравственное превосходство, не избегали бы знакомства с такими, как я. Мне хотелось бы сойтись ближе с такими людьми, вместе читать, вместе думать, вместе интересоваться, вместе изучать разные вопросы.
Это запись в дневнике Дьяконовой от 8 октября 1895 года. В начале ее учебы на Бестужевских курсах. Она очень важна для понимания того, зачем Лиза так рвалась на курсы.
В Ярославле, как она думала, ей не хватало живого общения с людьми, которые могли бы помочь ей в ее развитии. Она не слишком высоко ценила свой образовательный уровень, хотя на самом деле он был чрезвычайно высок для девушки того времени. Еще ниже ценила она свою способность разбираться в новейших достижениях европейской мысли во всех ее областях: социологии, философии, права и так далее. При этом она чувствовала, что мир тронулся с места. Говоря словами Андрея Белого, “эпоха потекла”.
В Ярославле всякое общение с людьми, находившимися за пределами семейного круга, подчинялось строгим ритуалам. Например, весьма трудно было поговорить с глазу на глаз со студентом лицея. Для этого нужно было назначать тайные свидания где-нибудь в парке, на пруду. Или шушукаться с ним за спиной у матери, если он работал частным преподавателем в доме. Но это могло вызвать кривотолки. Да и сам студент мог
С этой точки зрения в Петербурге Лиза приобрела наконец полную свободу общения. Говори с кем хочешь, встречайся с кем угодно! Но и тут была своя ритуальная жизнь.
Прежде всего, среди учащейся молодежи царила “кружковщина”. Для того чтобы найти свой круг общения, нужно было вступить в какой-то “кружок”. И Лиза, девушка далеко не робкого десятка, немедленно так и сделала.
“Кружок общения”, в который она вступила на первом курсе, имел цель “весьма похвальную” — “изучение какого-либо вопроса”. Дьяконова записалась в кружок, которым руководил Василий Иванович Семевский — русский историк либерально-народнического направления. Из-за слишком радикальных взглядов у него складывались непростые отношения с министром просвещения и с петербургской профессурой. В частности — с основателем женских курсов К. Н. Бестужевым-Рюминым. В середине 80-х годов, когда русская власть завинчивала гайки, его отстранили от преподавания в Петербургском университете.