Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

В ожидании принятия ванны Лиза сидела в столовой, где хлопотали две сестры милосердия, шатенка и блондинка. Они что-то заполняли на разграфленных листах, потом готовили чай и нарезали булочки для больных, разнося по палатам. Лиза не знала, о чем с ними заговорить, а сидеть молча было неловко. “Устала. Бегаешь, бегаешь”, — вздохнув, сказала шатенка. “Я тоже устала”, — сказала блондинка. “А вы действительно устали, сестрицы, вы все время заняты…” — произнесла Лиза вроде бы совершенно пустую фразу. Но вдруг… “Мне показалось, точно я вдруг повернула кнопку электрической лампы, и комната озарилась ярким светом: сестры приветливо встали и подошли ко мне…”

Это был первый урок.

Потом была больничная палата на семь кроватей. Здесь она увидела… женщин России. И это было странное зрелище!

Тамара, армянка 18 лет, гимназистка “с ногой” из Эривани, ее соседка — жена армянского священника из Симферополя, с опухолью на груди, жена инженера, дама лет 30-ти, тоже с такой же болезнью, молодая девушка 18 лет из Петербурга, с нарывом на боку, шестилетняя девочка из Иркутска с кокситом[27] бедра и бедная крестьянская девушка из Кронштадта — с ногой с детства скорченной, которую здесь выпрямили, ее звали Дуняшей.

Добавьте сюда 23-летнюю курсистку единственного в России высшего учебного заведения для женщин, с гнойными язвами на ноге, не способную без посторонней помощи ни ходить, ни одеться, ни раздеться, и “картина” будет полной.

Но в ней не было никакой логики. Ни малейшего смысла! Это была просто жизнь как она есть.

На каждом шагу Лиза совершала для себя открытия. Они были совершенно непредсказуемы. Например, принимая ванну, она должна была распустить свои длинные волосы, а затем в таком виде, в одном больничном халате, идти в палату. Навстречу ей попался молодой доктор, ассистент профессора Павлова. Это, как ни странно, был первый мужчина, который увидел длинные волосы Дьяконовой во всей красе. А волосы у нее действительно были красивые! “Русалка у нас в больнице…” — услышала Лиза.

Нужно было покрыться язвами для того, чтобы мужчина сделал тебе комплимент. Впрочем, вскоре ей было не до этого. В ожидании операции она впервые столкнулась лицом к лицу со смертью во всей ее будничной неприглядности. Смерть отца в Нерехте, которая потрясла ее еще девочкой, все-таки не шла в сравнение с тем, что она увидела в хирургическом стационаре, где умирали практически каждый день. Не потому, что условия или лечение были плохи — они были прекрасны, — а потому, что сюда попадали люди из простонародья, с запущенными стадиями онкологии.

“В 6-ти кроватной мужской умирает от рака моряк 50 лет, — пишет Дьяконова 2 декабря, — он очень плох и, может быть, не доживет до завтра. От всех больных тщательно скрывают это, лишь одна я из всей нашей палаты знаю, благодаря близким отношениям с сестрой Г-вич, которая сообщила мне об этом только потому, что, по ее словам, видела «мое спокойное отношение ко всему»”.

Если бы Г-вич знала, что скрывается за этим внешним спокойствием! По ночам, когда в палате все спали, Лиза при свете ночника пишет свой дневник.

По коридору раздаются шаги; при каждом звуке их мне так и кажется, что из ванной уже выносят труп в покойницкую… Сегодня веселая юная сестричка Па-ская, с невольно отразившимся на детском личике страхом, рассказывала мне, как покойников уносят в покойницкую, как вечером того же дня ассистенты делают вскрытие, на котором присутствуют все сестры, как потом они идут в ванную мыться… Меня всю внутренне передергивало от этого рассказала: как? — всего только сутки пройдут, и человек, холодный, разрезанный, лежит на столе, и над ним — читают лекцию!

Но из этого Дьяконова делает прямо противоположный вывод: “Нет, должно быть, человеку не была сначала свойственна смерть — несмотря на тысячелетия, мы до сих пор не можем привыкнуть к этой мысли. То есть человек до своего грехопадения все-таки был бессмертен, и вот, несмотря на уже тысячелетия своего смертного существования, он не может привыкнуть к мысли о смерти”.

Иначе чего бы она и юные сестры боялись?!