Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Я опять была на дворе, среди этих громадных серых каменных зданий… Отчаяние, холодное, безграничное отчаяние охватило душу… Да ведь тут душа живого человека, все горе, все несчастье — служит материалом, вещью, с которой не церемонятся…

Но где взять 40 франков?

Как в тумане, не сознавая ясно, что происходит кругом, она возвращалась домой. На нее наезжали извозчики, звонила под самым ухом конка. Она ничего не замечала.

Новое средневековье

Парижский дневник Лизы Дьяконовой с самого начала, может быть, непроизвольно, приобретает какой-то средневековый привкус. Париж как центр современной жизни, место проведения грандиозной Всемирной выставки и Олимпийских игр в дневнике никак не отразился, как в свое время там не отразился Петербург с его имперским великолепием.

Узкие средневековые улочки и низкие потолки, не греющие камины и алхимия медицинских названий… Арбалеты… Эшафот… Палач… Вот цепочка ассоциаций, которая выстраивается в сознании, но еще более в подсознании Лизы с момента приезда в Париж. И конечно, в этой цепи важное место занимает Она — несчастная Прекрасная Дама. Не хватает Рыцаря — Ланселота.

В 1899 году в Петербурге, рассматривая свой портрет, сделанный в салоне Мрозовской, Лиза отмечала, что он отражает ее “сущность”. Но в чем эта сущность? То ли Мадонна, то ли грешница. Но как раз в этом и заключался главный парадокс отношения к женщине в средневековой Европе. С одной стороны — существо низшего порядка, которое должно всецело подчиняться мужчине, ибо “не муж от жены, но жена от мужа; и не муж создан для жены, но жена для мужа” (Кор., 11, 8–9). Женщина изначально порочна, как и ее прародительница Ева, сосуд греха, источник соблазна для мужчин, как Ева для их предка Адама. Кроме того, женщины глупы, суетны, болтливы, завистливы! Они разоряют своих мужей нарядами, дорогими украшениями.

А с другой стороны, женщина — это объект служения, восходящего к культу Непорочной Девы, Мадонны, Новой Евы. Считается, что культ Прекрасной Дамы зародился именно во Франции, в богатом Провансе, где женщины были более свободны и экономически независимы и где процветала “куртуазность” — рыцарское отношение к богатым дамам. Тем паче что во времена крестовых походов жены нередко занимали место своих мужей в оставляемых ими на время за́мках и землях, и в их подчинении оказывались не только крестьяне, но и небогатые рыцари-вассалы.

Начиная с XII века образ Прекрасной Дамы воспевают странствующие трубадуры, менестрели и миннезингеры[35]. В XIII веке появляются рыцарские или “куртуазные” романы. Сначала в стихотворной форме, причем их сочиняют уже не только мужчины, но и женщины — например, Мария Французская[36].

Для полноты “средневековой” картины Лизе необходим был Рыцарь. Потому что свою чашу унижения она выпила до дна. Последней каплей стал “эшафот” в Сальпетриер, на который она все-таки не взошла, сохранив в себе остатки гордости.

Отвлекаясь от этой романной темы, заметим, что, покидая клинику, Лиза Дьяконова потеряла шанс получить консультацию, а возможно, и курс лечения у крупного французского невролога Жюля Дежерина. Именно его имя — Dejerine — назвал ей один из студентов, которого она спросила, не принимает ли “палач” на дому. Но имя Дежерина ничего ей не сказало. Ее знакомство с неврологией и психопатией не шло дальше учебника профессора Кожевникова и слухов о чудесном “душе Шарко”. Между тем Дежерин, возможно, и был тем самым врачом, который был нужен Лизе.

Швейцарец по происхождению, Дежерин с 1895 года работал в клинике Сальпетриер, где возглавлял кафедру внутренней патологии. С 1910 по 1917 год он руководил кафедрой нервных болезней Парижского университета. Во время Первой мировой войны принимал активное участие в организации военных госпиталей, заработал себе тяжелую болезнь почек и скончался в 1917 году.

Но дело не в его заслугах и регалиях. Дежерин специализировался на проблемах с моторикой. Кроме того, он занимался дислексией, которую в то время называли “словесной слепотой”. У Дьяконовой определенно возникали трудности с чтением. Наступали такие периоды, когда девушка вовсе не могла читать, вероятно, не воспринимая текст и уж точно не запоминая его. Что-то неладное было и с написанием слов. В первом письме брату Володе из Парижа она роняет загадочную фразу, что если брат не сможет разобрать ее письма, то пусть попросит помощи у кого-нибудь из родных. И действительно, со временем почерк Дьяконовой становится не только трудным для прочтения, но — местами — почти невозможным для него.

Если бы она преодолела гордость и предубеждение и рассказала врачу о своих проблемах, а не искала душевного сочувствия… Но она искала именно его! И, как ей показалось, нашла.

Разумеется, имя Рыцаря было Ланселот.

Игра слов