Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Казалось бы, именно этот, пятый, визит к Ленселе должен был расставить все точки над i.

Ничего подобного…

Именно в этот момент Дьяконова сама впервые посмотрела на своего доктора глазами уже несомненно влюбленной девушки. Впервые Лиза подняла на него взгляд. И увидела, как он прекрасен! “Он говорил, а я смотрела на него. Свет лампы ярко освещал его голову. Тонкие, правильные черты лица. Темные, изящные брови казались почти черными, и голубые глаза с длинными пушистыми ресницами смотрели серьезно и внимательно сквозь стекла пенсне. Черная бархатная шапочка интерна очень шла к нему. Это была красивая, изящная голова, какой я еще никогда не видала”.

Что же случилось? Первое объяснение, которое здесь напрашивается, исчерпывается русской пословицей “любовь зла, полюбишь и козла”. Тем более что “козел” был такой красивый, “с длинными пушистыми ресницами”. (Только почему она раньше их не заметила?) Ну, просто влюбилась. Пришло ее время.

И мы бы охотно согласились с этим объяснением, если бы не читали ранний дневник Дьяконовой.

Да собственно, почему только ранний? “Дневник русской женщины” не в меньшей степени изобилует меткими, точными наблюдениями над людьми.

Вот, например: “Я начинаю приходить к убеждению, что никакая проповедь любви не в силах изменить природы человека. Если он рожден добрым, обладает от природы чутким сердцем – он будет разливать кругом себя «свет добра» бессознательно, независимо от своего мировоззрения. Если же нет этого природного дара – напрасно все. Можно быть толстовцем, духобором, штундистом[47], можно проповедовать какие угодно реформаторские религиозные идеи и… остаться в сущности человеком весьма посредственного сердца. Потому что как есть великие, средние и малые умы – так же и сердца…”

Какие умные, глубокие мысли!

В Париже в Дьяконовой просыпается настоящий талант писателя и публициста. Опубликованная уже после ее смерти статья “О женском вопросе”, где она яростно спорит не с кем-нибудь, а с самим Толстым, который, по ее мнению, неправильно понимает роль женщины в обществе, – написана в начале 1902 года. Написана она пером опытного журналиста. Весной того же года рассказ Дьяконовой “Под душистою ветвью сирени”, переведенный на французский, получит второй приз на конкурсе, устроенном Парижским обществом студенток. И это – сильный рассказ. Это – настоящая русская проза.

Можно не сомневаться в том, что, если бы в Тироле не случилось того несчастья и если бы Лиза вернулась в Россию… она стала бы одной из самых незаурядных писательниц. Незадолго до гибели она пишет в дневнике: “О, литература! бог, которому я молюсь!”

Ну, хорошо… Литература литературой, а женская природа брала свое. Влюбилась! Да еще и в недостойного себя. Бывает…

Но что-то все-таки смущает в этой загадочной истории. Влюбилась в красавчика? Просто – по-женски? Но вот в одном месте дневника она опять внимательно смотрит на своего возлюбленного. В этот раз он снял со своей интеллигентной головы свою чудную бархатную шапочку.

У него такие редкие волосы на голове. И как подумаешь, что люблю всеми силами души, со всей искренностью первого чувства – этого преждевременно истасканного парижанина… ужас…

Но бывает и так, что поделать… Однако несколькими страницами ниже Лиза делает оговорку (случайную, а может, и нет), которая меняет в этой истории решительно все. Пропустить столь важное замечание – значит ничего не понять в “Дневнике русской женщины”.

Вот это место: “Когда-то художник создал статую и влюбился в нее. Так я люблю создание своего воображения, над которым работала как артист, с восторгом, с увлечением… А беспощадная действительность рано или поздно – должна была разбить этот идеал…”

Речь, как вы понимаете, идет о древнегреческом скульпторе Пигмалионе, создавшем из слоновой кости прекрасную девушку Галатею и влюбившемся в свое творение. Удивленная такой любовью Афродита оживила статую, и Галатея даже стала женой Пигмалиона. Впрочем, это уже более поздняя версия мифа, данная в одноактной пьесе Жан-Жака Руссо “Пигмалион”. Еще более поздней, иронической, версии “Пигмалиона”, написанной Бернардом Шоу в 1912 году, Лиза читать не могла. Но Руссо она, конечно, читала. Суть идеи Руссо состояла в том, что настоящая гениальность Пигмалиона была не в искусстве его рук. В искусстве воображения! Именно силой воображения он оживил пусть и прекрасную, но мертвую материю.

Но тогда что же получается? Кто с кем “работал”? Психиатр Ленселе с Дьяконовой? Или Дьяконова – с Ленселе?

Мысль эта может показаться ненормальной, но дело в том, что весь “Дневник русской женщины” – это безумие. И он тем безумнее, что весьма достоверно рядится в самый здравый реализм. Все происходит как будто взаправду. Но только как будто.