Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

О, лучше бы ты была нема и лишена вовсе языка!” – вспомнилось мне отчаянное восклицание героя гоголевского “Портрета”[52], и я едва не повторила его вслух. Сразу разлетелся весь ореол, каким я так почтительно окружила друга великого писателя, и передо мной был он тем, каким и есть на самом деле: богатый аристократ, никогда серьезно не думавший о женском вопросе. Кровь бросилась мне в голову, и я почувствовала себя оскорбленной… Было темно, и он не мог видеть, какая горькая усмешка исказила мое лицо.

Но если бы и видел? Давайте посмотрим на Лизу глазами Черткова. Кто она была перед ним? Русская студентка Сорбонны, сбежавшая из России в поисках лучшей доли. Навязавшаяся на встречу с ним, другом великого писателя.

Посмотрите на меня!

Но что мог он в ней увидеть? И что мог увидеть в ней Ленселе, кроме девушки со странностями – а кто к нему приходил без “странностей”? Рассказать о себе она не умела, а дневника ее никто не читал. Между тем только он мог явить Лизу граду и миру.

Но кому он был нужен после Башкирцевой?

Наконец южная Англия опротивела Лизе…

Все, все опротивело мне здесь: и эти дома, и это однообразие, а шум моря неустанно напоминает, что только оно отделяет меня от той страны, где он живет. Только море! Как я завидую птицам! легкие, свободные – они играют с расстоянием, с пространством… А я так рада была бы теперь все отдать, если бы какой-нибудь волшебник мог обернуть меня в птицу… чтобы улететь туда, за море, в Париж, к его окну.

И Лиза улетела… Но до этого успела полистать английские женские журналы и даже познакомиться с суфражистками, посетив один из их салонов. Они не понравились Дьяконовой…

Негодяй

Что, если бы он любил меня? Ведь тогда ни одна женщина в мире не могла бы считать себя счастливее меня! Тогда… тогда я сказала бы ему: полюби мою родину – пойдем вместе работать туда. И мы вернулись бы в Россию. Я стала бы учить его по-русски, он сдал бы государственный экзамен, и мы поселились бы в одной из деревень родной Костромской губернии. Он лечил бы крестьян, я – оказывала бы им юридическую помощь…

С этими фантазиями Лиза возвращалась в Париж… Это было полное безумие. Ленселе в бархатной шапочке (или цилиндре, который “так ему идет”), врачующий русских крестьянских мальчиков и принимающий роды у деревенских баб, и выпускница Сорбонны, помогающая мужикам законно не платить штрафы за потравы барских лугов. Все это было уже не смешно.

Но самое ужасное, что второй половиной своей умной головы Лиза это прекрасно понимала. То есть вторая половина ее головы понимала, что первая половина безумна. На очередную встречу с Ленселе она шла без всякой надежды.

До этого Дьяконова успела познакомиться с одной сиделкой в клинике Брока, где Лиза принимала водные и электрические процедуры. Она как-то сумела перевести разговор на Ленселе, так, что та ничего не заподозрила. Оказалось, что Ленселе считают в клинике, где он раньше работал, “иезуитом”. Почему – “иезуитом”? “Она серьезно ответила: «У нас называют иезуитом всякого фальшивого, неискреннего человека. Ну вот и он такой…»”

У меня кровь прилила к сердцу. Он делал зло. Неискренний человек. Ведь и в самом деле – назначил мне час прийти, а сам ушел; обещал написать… и не подумал…

Сделав для себя такое страшное открытие, Лиза продолжала разговор с сиделкой. Оказалось, что он был еще и нравственно нечист в отношении больной женщины.

“Тут была история, – рассказала Лизе сиделка. – Он любил одну больную: у нас по правилам – больные без сопровождения сиделок не могут ходить к доктору в лабораторию, я за этим слежу. Так вот он за это соблюдение правил и придирался ко мне. Как бы я ни сделала мазь, все было нехорошо”.

О, негодяй! Но Дьяконова поняла это по-своему.

Он любил больную… Я не чувствую ни малейшей ревности к этой неизвестной женщине. Ну, любил, очевидно, она была из простых, очевидно, этот роман кончился ничем, так как он не женился. Но почему же он не может полюбить меня?! Или я хуже, ниже ее? Нет, нет, не может какая-нибудь ограниченная хорошенькая женщина сравняться со мной… Я не менее той неизвестной достойна его любви. И возмущенное чувство заглушило все остальное. Сердце разрывалось при мысли о том, что он лицемер, делал зло другим.

По законам женского романа герой, не способный оценить духовную высоту героини, непременно должен оказаться нехорошим человеком. Злым, черствым и жестоким… А если героиня вдруг его полюбила, он виноват еще и в лицемерии.

Не тот, за кого себя выдавал.

А она-то покинула Лондон, бросила изучать язык и помчалась к нему в Париж! А она-то мечтала: “Скорей в Париж! Как могла я так долго пробыть здесь, вдали от него, как могла?!” Она-то писала в дневнике, едва ступив на парижскую землю: “Все мое существо сияет от радости при мысли о том, что я опять там же, где он живет… Сердце замирало от радости”.

Так-так-так!

Вот оно что!