Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Согласно краеведческим источникам, первый памятник Белинскому на его родине был поставлен уже в 1911 году. Вопрос же о постановке памятника возник еще раньше. Но правительство с этим не спешило. За Белинским тянулся шлейф не только его слишком прогрессивных статей, но и “Письма к Гоголю”, распространение и даже чтение которого считалось преступлением. (В частности, это был один из пунктов обвинения Ф. М. Достоевскому, когда писатель проходил по делу “петрашевцев” и его приговорили к смертной казни.)

3 мая 1897 года общим собранием членов Пензенской общественной библиотеки имени М. Ю. Лермонтова было направлено обращение с просьбой ходатайствовать о соизволении на открытие всероссийской подписки на памятник Белинскому в связи с исполнявшимся 26 мая следующего года 50-летием со дня его смерти. Данное обращение у Министерства внутренних дел осталось без внимания.

Однако, узнав об инициативе пензенцев, проживавшая в это время во Франции дочь Белинского Ольга Виссарионовна Белинская (в замужестве Бензи) с благодарностью откликнулась на их просьбу. И в 1898 году в Пензу из Парижа был привезен скромный бюст работы Михаила Каплана. Он был установлен в парке “Верхнее гулянье” в 1911 году к 100-летию великого критика и революционера. В 1918 году этот памятник был разрушен во время белочешского мятежа.

Итак, это был не Карсинский, а Каплан. Обычное дело для дневника Дьяконовой – давать вымышленные имена и фамилии некоторым людям в том случае, если о них рассказывались какие-то, по ее мнению, слишком личные вещи. Но почему Карсинский?

“Говорящее” имя Кларанс (как и Lencelet) наводит на мысль, что и эта фамилия была не случайно придумана. Но расшифровать ее не так-то просто. Понятно, что “говорящим” должно быть корневое “карсин”, но что это может означать?! Во французском языке такого слова, по нашим сведениям, нет. В английском, который Лиза усердно изучала в Лондоне и Саутборне, – тоже. А что, если мы соединим два языка? “Car” (франц.) + “sin” (англ.) = “ибо грех” (русский).

Но может быть и другое объяснение этой фамилии. Термин “карцинома” (carcinoma) от древнегреческого “краб” был введен еще до нашей эры Гиппократом и означал раковую опухоль, которая, как считал Гиппократ, была похожа на краба или рака. Этот медицинский термин Лиза могла не раз слышать, когда находилась в Александровской больнице.

Разумеется, это только наши домыслы. Возможно, что фамилия возникла и просто так.

Но вот появление скульптора Карсинского в пространстве дневника-романа Дьяконовой случайным никак не назовешь. Если бы Карсинского не было, его нужно было бы придумать. Вполне возможно, что она и придумала его отчасти, хотя встреча с М. Я. Капланом в Париже, вероятно, – правда.

Лиза рисует Карсинского как “русского медведя”. Во всяком случае, так его называет Кларанс, когда тот “неуклюже, размашисто” обхватывает рукой тонкую талию хозяйки. “Убирайтесь, русский медведь! Хоть для первого раза постыдились бы перед соотечественницей! – крикнула на него Кларанс, вырываясь и ударяя его по руке”.

Но это нисколько не смущает Карсинского, и он идет к Лизе.

Его высокая, мощная фигура, широкое лицо, пышная борода, волосы, небрежно откинутые назад с низкого лба, – ничто в нем не гармонировало с этим изящным парижским салоном, и весь он, большой, сильный, грубоватый, – казалось, попал сюда, как редкость, как кукла самоеда в женском будуаре.

Только одно лицо в салоне Кларанс вызвало у Дьяконовой такое же яркое, “картинное” впечатление. Это – сама Кларанс. Все остальные – бледные призраки. В первый раз в салоне находятся какой-то блондин с брюнетом, во второй – блондинка с брюнеткой. Без сомнения, Лиза играет второстепенными персонажами, чтобы лучше высветить главных. Карсинский – главный.

Он живет в Париже уже 14 лет, но любит Россию, доказательством чему – памятник Белинскому его работы. Слыхала ли она о нем? О да, конечно! Она читала об этом в газетах. Тогда он готов показать ей фотографии всего “проекта”. Он приглашает ее в свою мастерскую. “Очень вам благодарна!”

Никогда еще Дьяконова так не описывала мужчин. И никогда еще в ее жизни не было такого сюжета.

Конечно, Лиза не помчалась к нему на следующий день. Она пришла к нему через месяц. Но в течение этого месяца Карсинский настойчиво приглашает ее уже не только посмотреть фотографии, но и позировать ему в качестве модели. Для чего? Для памятника же Белинскому! Но памятник Белинскому работы Каплана – это обычный бюст, и он давно готов и уже находится в Пензе. Здесь или Дьяконова начинает что-то сочинять, или Карсинский-Каплан задался целью ее соблазнить и для этого придумал “проект”.

Но это не важно.

Важно, что на дворе был декабрь, а в мастерской было “жарко натоплено”. Карсинский “в блузе, с руками, замазанными глиной, казался гораздо естественнее и лучше, нежели в салоне Кларанс”. И он ждал Лизу с нетерпением. “Наконец-то!” И лепить он собирался не ее голову, а бюст… но для этого…

– Я должна переодеться.

– Вот ширмы.