И что могла понять в этом неформалка Дьяконова, всю жизнь прожив наедине сама с собой? Ее только бросало из крайности в крайность, от обожествления мужчин до презрения к ним. От гордого сознания своего женского достоинства до несчастной любви к интерну, который не стоил ее ногтя и который останется в нашей памяти (скорее всего, под псевдонимом) исключительно благодаря русской девушке, которую он умно́ поучал…
Иногда создается впечатление, что Дьяконова словно поставила над своей жизнью какой-то жестокий эксперимент. На что способна женщина как личность, оставаясь при этом
В конце концов, она задавала себе один и тот же вопрос. Для чего я, вот такая, как я есть, появилась на этом белом свете? Для чего мой ум, моя душа и мои страдания?
Бал у сатаны
Между тем вокруг нее в Париже уже собирается целый сонм юношей и мужчин. И все они не просто в восторге от ее внешности. Она ввергает их в
Одесский еврей-рабочий, немец с “гордой” фамилией, французский мальчик Бертье, “русский медведь” Карсинский – в этот список жертв какого-то необъяснимого, почти дьявольского обаяния Дьяконовой не попадает только один мужчина, тот, который встретился ей в начале парижской жизни, – Ленселе. Но все остальные – падают, как деревья под напорами урагана.
Некоторым из них почему-то не нравится ее имя – Лиза. Ну что такое Лиза?! Кто вспомнит о том, что это имя носили королевы и императрицы? Лиза – это служанка или гризетка. Карсинский предпочитает называть ее Лилией. Да-да, именно так он назовет ее скульптуру! Или – “Отчаяние”! “Лилия” или “Отчаяние”!
Ладно, она не против. Пусть будет Лилия.
Вслед за Бертье появляется Danet – тоже студент Сорбонны, но “не столько студент, сколько художник”, как рекомендует его Бертье, при этом, конечно, бешено ревнуя ее к своему товарищу. Он – “высокий, стройный, красивый брюнет, очень хорошо одетый”. Художество и впрямь занимает его гораздо больше юридических наук. И сейчас он работает над оформлением бала интернов госпиталя Брока. Что? Повторите! Бала интернов госпиталя Брока…
– А мне… можно попасть на этот бал? – робко спросила я.
Данэ рассмеялся, а на детском лице Бертье отразился ужас.
– О, нет, нельзя… Это бал веселый и… очень свободный…
Ах, вот оно что! Лиза будет на этом балу!
Но для этого нужно влюбить в себя Данэ. Что, впрочем, Лилии было нетрудно. Хотя Данэ видел в ней
Лилия – чистота, невинность, но и омут, который затягивает. Лидия – твердость и решительность. Лиза, конечно, играет в эти новые имена, примеряя их на себя и откровенно любуясь собою. Данэ быстро оказался в ее руках. Навязался к ней в гости.
Легко догадаться, что Лиза сделала перед его приходом. Распустила свои волосы. Перед этим тщательно их вымыв и просушив. “Мягкие, длинные, они покрывали меня, как шелковистым покрывалом”.
Это становится уже осознанным приемом соблазнения мужчин.
И конечно, Данэ был сражен.
“Какие волосы! Боже, какие волосы! Я никак не подозревал… вот так красота!”
Это не все. Она добила его тем, что “не говоря ни слова, быстро подошла к трюмо, вынула большую черную фетровую шляпу с широкими полями à la Rembrandt, надела и медленно повернулась к нему”.
“О, как вы хороши!.. картина! Если вас одеть в пеплум[57]
и так, с распущенными волосами, а я буду одет римлянином – да ведь это чудно хорошо будет! Произвели бы такой эффект! Слушайте, – мы поедем вместе на бал интернов, я сегодня же нарисую для вас костюм…”Бедный художник, конечно, не подозревал, ради чего, вернее, ради
Решили, что на балу он будет римлянином, она – его вольноотпущенницей. Он придумал ей имя – Лидия.
Лиза не против. Пусть будет – Лидия.
17 декабря 1901 года художник Данэ, приехав в карете, забирал из скромной парижской квартиры “прекрасную молодую женщину с темными бровями и волной белокурых волос, которые падали почти до колен, – в тунике цвета mauve[58]
и белом пеплуме, который падал с плеч красивыми мягкими складками… Узенькая ленточка mauve с цветными камнями, надетая на лоб, придавала лицу какое-то таинственное выражение, и глаза из-под темных бровей смотрели печально и важно”.Но если вы думаете, что это описание “прекрасной молодой женщины” принадлежит художнику Данэ, вы ошибаетесь. Так Дьяконова сама описывает себя, глядя в зеркало.
Впервые в жизни она была на костюмированном балу. “Голова кружилась от массы разнообразных впечатлений”. Вдруг она увидела
Он шел прямо на меня, вдвоем с высоким красивым брюнетом, оба переодетые китайцами. Длинная коса смешно болталась сзади, так же как и длинное перо. Общий серьезный вид и очки составляли странный контраст с пестрым костюмом.
Да он был просто смешон, этот Ленселе, с его жалкой косицей, в сравнении с ней,