Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Ответ от Ленселе был обычный, в его духе. Он предлагал ей прийти к нему “завтра, в четверг, с пяти до шести часов вечера”. “С лучшими чувствами, Ленселе”.

Особенность этого приглашения была в том, что внизу письма стоял его домашний адрес.

Ближе к вечеру она оделась в строгий черный костюм и смотрела на часы. “Не надо приходить точно в пять, лучше позже, а то он подумает, что я очень спешила…”

В пять часов она быстро вышла из дома и отправилась на Rue Brézin. Он встретил ее в кабинете.

“Извините, но я положительно не мог прочесть вашей телеграммы. Разобрать в ней что-нибудь было невозможно. По-видимому, вы не отдавали себе отчета, что пишете”.

Лиза была оскорблена! Так он и теперь ничего не понял?! “Он, очевидно, совсем не подозревает, как заставил меня напрасно пойти в госпиталь… и теперь я вновь обращаюсь к нему же! И это моя любовь требует от меня такого унижения!”

– Извините, что я пришла к вам сюда, но я принуждена… Я не хотела больше обращаться к вам, потому что теперь это было бы слишком унизительно для меня. Каждый раз, когда я прихожу к вам, вы сами без всякой просьбы с моей стороны говорите, что я могу обращаться к вам. Я такая доверчивая, такая наивная, верю вашим словам, обращаюсь к вам же, а вы… Вы… Что же вы думаете, у меня нет никакого самолюбия? Поймите, как я должна страдать… Если бы я сама просила вас назначать мне дни, когда я могу вас видеть, а то ведь никогда, никогда не просила вас об этом…

Это было последнее унижение!

Врач вежливо извинился перед ней, и между ними начался обычный разговор, который вдруг свелся на отношения мужчин и женщин. Она сказала, что мужчины забавляются чувствами женщин, в то время как они, они… Ленселе прервал ее: “Женщины тоже… Они ничуть не лучше… Наоборот, они куда более порочны, чем мужчины. Они гораздо коварнее. И в общем – менее умны, чем мужчины, они бесконечно ниже нас…”

Такого Лизе не говорил еще никто! Ни в России, ни во Франции! Это означало, что все это время ее Рыцарь, ее Ланцелот смотрел на нее как на существо низшего сорта!

Глаза его вспыхнули, и с минуту мы смотрели друг на друга, как два врага. Страшная усталость охватила меня… Подав руку, я простилась. Он проводил меня до дверей. И уходя, я почувствовала, что не увижу его больше никогда… Никогда.

На следующий день, принимая процедуры в Брока, Лиза узнала, что он женится на родственнице доктора Д., на племяннице его жены. Его невеста “очень хорошенькая, воспитывалась в монастыре Sacré Cœur[59]. Очень его любит и ревнива страшно… Уже и теперь забрала его в руки… Теперь он далеко пойдет…”

Какой бледный, невыразительный финал. Столько страданий – и все ради чего? Главное – ради кого?

Сколько ошибок сделала я в жизни! И кажется мне, что вся моя жизнь была одной сплошной ошибкой, бессмысленной загадкой, которую пора наконец разрешить. И я решаю… раз навсегда… Кто пожалеет меня? Меня пожалеют разве только бабушка, тетя да бедная, забитая Надя. Надя будет горько плакать над моей могилой и никогда не поймет, отчего это Лиза, которой, кажется, дано было все, чего она хотела, – и на курсах была, и за границу поехала, и вела такую самостоятельную жизнь, – отчего это Лиза вдруг покончила с собою… Родина, милая, прости. И ты, любовь моя, – прощай!

Последняя мысль – о нем… на его родном языке…

Soyez heureux autant que j’ai été malheureuse…[60]

На этой фразе заканчивается “Дневник русской женщины”. Но не заканчивается роман Лизы Дьяконовой…

P. s.

Нам остается понять, насколько серьезным было решение Дьяконовой покончить с собой. В предисловии к наиболее полному изданию дневника 1912 года брат Лизы утверждает, что дата 19 января 1902 года, которая стоит над последней записью, – вымышленная, а на самом деле его сестра работала над своим “романом” до последнего дня – до отъезда в Тироль 9 августа. То есть еще полгода. Этот вывод он делает на основании изучения рукописи, вернее, двух рукописей – дневника и романа, которые писались одновременно. Дневник – как черновик, роман (в форме того же дневника) – как законченное произведение. И это, по его мнению, служит аргументом в пользу того, что Лиза не покончила с собой в Тироле.

Просто случайно погибла.

На самом деле никаким убедительным аргументом против самоубийства это не является… Если Дьяконова действительно обрабатывала свой дневник в “романной” форме до последнего дня пребывания в Париже и закончила его на “самоубийственном” многоточии после французской фразы, это означало лишь то, что в Тироль она приехала с такой фантазией в голове… Ее героиня (она сама) покончила с собой. Но Лиза не покончила с собой. Это, несомненно, должно было терзать ее в Тироле. Весь дневник Дьяконовой тем и замечателен, что он глубоко правдив и предельно искренен. Закончить на такой фальшивой ноте она не могла.