Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Приди она двумя часами раньше, она застала бы его в живых. По крайней мере, он не умирал бы в одиночестве, среди чужих людей. А пожелай она повидаться с мальчиком в свое первое посещение, она, возможно, смогла бы чем-то помочь. “Мне надо было прийти к нему раньше, мне надо было принять участие в бедном ребенке, который так тосковал по родине и у которого не было ни родных, ни знакомых”. В этот раз Лиза захотела взглянуть на него. “Маленький покойник” лежал на постели лицом к стене. “Черная, гладко остриженная детская головка… Ничего ему больше не было нужно, бедному маленькому человеку, оторванному от семьи, от родного юга и случайно брошенному на наш север (как сын военного, он учился на казенный счет)…”

И она вдруг подумала, что, когда этот маленький человек умирал здесь вдали от родных, сама она находилась в Нерехте у своей бабушки, к которой поехала отдохнуть на несколько дней, перед тем отправив бабушке этого мальчика письмо, что с ним все хорошо. Это совпадение поразило ее!

Умея сочувствовать гуманности и горячо принимать к сердцу все вопросы, касающиеся ее, я, как только на практике представился случай для применения человечности и сочувствия, сама пропустила его. Вот что значит мало любить людей! Если бы я была добра, то в этом случае поступила бы как должно, по влечению сердца… А я… верно, нет во мне любви?

“Вы живете рассудком и страстью, – говорил ей немолодой офицер по фамилии Былеев летом 1895 года, когда Лиза собиралась покинуть Ярославль. – Не принимайте сло́ва «страсть» вместо любви… В вас сейчас видна одна страсть”.

И Лиза подумала, что правы те, кто не любят ее, “видят во мне одни недостатки”. Прав В., выбравший не ее, а Валю. Права Д., холодно относившаяся к ней. Правы сожительницы в интернате, не любившие ее за сложный характер.

За что было любить?

Все эти годы Дьяконова мечтала только о том, чтобы кто-нибудь посмотрел на нее и разглядел за ее невзрачным обликом красивую душу. Но если бы она не только слушала лекции профессора Введенского, а и читала его работы в области душевной психологии, она узнала бы, что он сформулировал в виде “психо-физического закона”. Он называл это “законом отсутствия объективных признаков одушевления”. Чужая душевная жизнь, считал он, не наблюдаема извне и непредставима. Когда мы думаем о чужой душе, на самом деле мы воображаем собственную душевную жизнь “в условиях чужой, т. е. мысленно подставляем самих себя на место других существ”. Думая, что наблюдаем чужую душу, мы наблюдаем явления чужой телесной жизни. Чужую душу мы конструируем в своем уме из элементов собственной душевной жизни и потом переносим на другого человека.

Если бы Лиза знала об этом законе, многое прояснилось бы ей, и она, возможно, не билась бы так головой об стену чужого непонимания. Но закон Введенского совсем выпускал из виду один удивительный, присущий всем людям, но не у всех из них одинаково развитый инстинкт – душевной или, лучше сказать, сердечной интуиции. В ситуации с мальчиком именно этой интуиции не хватило Лизе. Представление о чужой душевной жизни “пробило” ее только в тот момент, когда она увидела стриженый затылок маленького мертвеца, отвернувшегося от нее лицом к стенке.

Но было уже поздно…

Друзья народа

Мне не хватает… людей. Таких, которые знали бы меня, мне хотелось бы познакомиться с людьми очень умными, интересными, которые, несмотря на свое умственное и нравственное превосходство, не избегали бы знакомства с такими, как я. Мне хотелось бы сойтись ближе с такими людьми, вместе читать, вместе думать, вместе интересоваться, вместе изучать разные вопросы.

Это запись в дневнике Дьяконовой от 8 октября 1895 года. В начале ее учебы на Бестужевских курсах. Она очень важна для понимания того, зачем Лиза так рвалась на курсы.

В Ярославле, как она думала, ей не хватало живого общения с людьми, которые могли бы помочь ей в ее развитии. Она не слишком высоко ценила свой образовательный уровень, хотя на самом деле он был чрезвычайно высок для девушки того времени. Еще ниже ценила она свою способность разбираться в новейших достижениях европейской мысли во всех ее областях: социологии, философии, права и так далее. При этом она чувствовала, что мир тронулся с места. Говоря словами Андрея Белого, “эпоха потекла”.

В Ярославле всякое общение с людьми, находившимися за пределами семейного круга, подчинялось строгим ритуалам. Например, весьма трудно было поговорить с глазу на глаз со студентом лицея. Для этого нужно было назначать тайные свидания где-нибудь в парке, на пруду. Или шушукаться с ним за спиной у матери, если он работал частным преподавателем в доме. Но это могло вызвать кривотолки. Да и сам студент мог что-то вообразить.

С этой точки зрения в Петербурге Лиза приобрела наконец полную свободу общения. Говори с кем хочешь, встречайся с кем угодно! Но и тут была своя ритуальная жизнь.