Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Прежде всего, среди учащейся молодежи царила “кружковщина”. Для того чтобы найти свой круг общения, нужно было вступить в какой-то “кружок”. И Лиза, девушка далеко не робкого десятка, немедленно так и сделала.

“Кружок общения”, в который она вступила на первом курсе, имел цель “весьма похвальную” – “изучение какого-либо вопроса”. Дьяконова записалась в кружок, которым руководил Василий Иванович Семевский – русский историк либерально-народнического направления. Из-за слишком радикальных взглядов у него складывались непростые отношения с министром просвещения и с петербургской профессурой. В частности – с основателем женских курсов К. Н. Бестужевым-Рюминым. В середине 80-х годов, когда русская власть завинчивала гайки, его отстранили от преподавания в Петербургском университете.

Неудивительно, что в кружке, в который записалась Лиза Дьяконова, царили “либералистские” настроения. На первом же собрании самая активная курсистка “сообщила кружку результат своих переговоров с В. И. Семевским о занятиях международным правом”. Но… почему международным? Сам Семевский отнесся к этой идее критически. Он “прямо сказал: я сомневаюсь, чтобы вышел какой-нибудь толк, потому что для таких занятий требуется основательное знание иностранных языков”.

“А мы, – продолжала М-ки (одна из курсисток. – П. Б.), – как раз их и не знаем… почти никто. Ну, еще по-французски туда-сюда, а по-немецки… Ну, да, впрочем, как-нибудь справимся. Давайте, господа, распределимся, кто о чем будет писать…”

Так было принято среди курсисток – обращаться друг к другу в мужском роде. Лиза, которая свободно владела французским и в Ярославле делала переводы с немецкого, была смущена такой самонадеянностью. Курсистки бросились распределять между собой страны. Германия, Франция, Америка, Швейцария, Англия… “А Россия?” – спросила Лиза. “«Разве ее государственное устройство…» – «Если интересуетесь этим, сами можете прочесть», – заметил кто-то…”

Этого было достаточно для меня… даже слишком. Я не знала, сердиться ли мне, возмущаться или презрительно улыбнуться. Так рассуждать могли гимназистки V класса. Я сочла совершенно бесполезным тратить слова на возражения: для меня достаточно было того, что я услыхала.

Председательница начала чтение “Законов о печати”. Я слушала рассеянно, так меня поразило подобное равнодушие к своему; уж если необходимо изучать, во всяком случае начать надо со своего, а никак не с чужого.

Домой она ушла с намерением при первой возможности выйти из этого “кружка”.

Что это? Неприятие самонадеянности? Чувство патриотизма? Почему любые страны, но не Россия? Или просто нежелание Лизы подчиняться ритуалам?

Так или иначе, но стать активным членом какого-нибудь кружка она не смогла. Вероятно, за годы немого стояния против деспотизма матери в ней выработалась привычка одинокой независимости, выражавшаяся в болезненной реакции на всякую попытку подчинить, ограничить ее “я”.

“Я теперь ясно вижу, до чего вредно влияла эта обстановка (домашняя. – П. Б.) на мой, в сущности, не такой дурной характер. От природы я не зла и с детства была необыкновенно чутка ко всему, но этой чуткостью почти всегда пренебрегали, обращаясь со мной не в меру резко и строго”, – пишет она. И здесь-то, возможно, таится главная причина того, что Лиза не сходилась с курсистками и интернатками. В каждом кружке и каждом общежитии всегда есть свои лидеры, “заводилы”. Либо харизматичные – им подчиняются добровольно, даже ищут их благосклонности; либо крикливые и напористые, с такими стараются не спорить.

И те и другие – своего рода “деспоты”. А Лиза всей душой ненавидела деспотизм!

“В результате, – пишет она, – я обратилась точно в mimosa sensitiva[21]: робко и застенчиво, но доброжелательно относясь к людям, я не сторонюсь от них и с теми, которые мне симпатичны, не прочь сойтись… Но… стоит не понять меня, стоит в ответ на первые шаги с моей стороны не сделать шагу со своей стороны – и я моментально переменяюсь, становлюсь сдержанна, равнодушна, холодна, как камень… Или же наоборот: на первых порах знакомства, когда я еще не успела рассмотреть человека и поэтому не желаю сходиться с ним ближе, я держу себя очень сухо, так что это даже замечают… Я вспыльчива: рассердившись, могу иногда говорить резко, а потом, в глубине души, мне всегда бывает очень стыдно, и я готова просить прощения”.