Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Все развитые страны старались продемонстрировать свою мощь, неповторимость. И одновременно – авангардность в общем развитии мировой цивилизации. Россия не только не осталась в стороне, но занимала самую обширную территорию – 24 000 квадратных метров. Имевшихся выставочных площадей для России не хватило, специально для нее были построены в Париже отдельные дворцы по проектам ведущих русских архитекторов. На участие Россия потратила больше пяти миллионов рублей. По итогам выставки она завоевала в общей сложности 1589 наград: 212 гран-при, 370 золотых медалей, 436 серебряных, 347 бронзовых и 224 почетных отзыва.

Это был абсолютный триумф и торжество единства России и Франции, которые в то время считались главными союзниками. Архитектурным символом единства стал мост Александра III, открытие которого было приучено к выставке. 160-метровый одноарочный мост через Сену между Домом инвалидов и Елисейскими полями стал чудом мостостроения и до сих пор считается одним из самых изящных мостов в Париже.

Дьяконова ничего не пишет о выставке в парижском дневнике. Такое впечатление, что она на ней не была. Между тем первое письмо Лизы из Парижа среди сохранившихся в ее архиве – брату Володе – не оставляет сомнений, что она не один раз побывала на выставке и пришла в восхищение от нее. Письмо датировано 5 ноября 1900 года. Следовательно, в Париж Лиза приехала не позже начала ноября.

Ну, мой друг, скажу тебе одно: ты много потерял для своего художественного образования и развития, что не был здесь.

И дальше – несколько страниц полнейшего восторга.

Но в дневнике мы видим совсем другое…

Заметим одну вроде бы несущественную деталь. В Европе в 1582 году был принят так называемый “новый стиль” летоисчисления, когда по указу папы римского юлианский календарь поменяли на григорианский. В России старый, юлианский, календарь продолжал оставаться официальным до 1918 года, когда его отменили декретом Совнаркома (но при этом сохранила Православная Церковь). Переехав в Париж, Лиза оказалась в другом времени, опережающем Россию. Отсюда забавная нестыковка в почтовых штемпелях на открытках с видами Парижа, которые она время от времени отправляла родным. Например, на открытке, посланной брату Шуре в Петербург, где он в то время учился в гимназии, на российском почтовом штемпеле стоит конец ноября 1900 года, а на парижском – начало декабря. Получалось, что открытка пришла раньше, чем была отправлена. Но в жизненном плане это было не так забавно. Например, Рождество и Новый год в Париже и в России отмечались в разное время. В Париже уже праздновали, в России только готовились.

Между тем мистика цифр и дат – совсем не пустая вещь. Переезд в Париж похитил у Дьяконовой несколько дней ее жизни, которые как бы канули в небытие.

Возможно, она никогда не задумывалась над этим, механически учитывая разницу в датах. Но ощущение жизни в двух измерениях не покидало ее все полтора года, проведенные за границей. Она жила как бы там и здесь, и не совсем понятно, что для нее было там и что здесь. Душой она все-таки оставалась в России и не допускала мысли об окончательном переезде за границу. Все девичьи мечты об иностранном муже она оставила в прошлом. Когда однажды парижские знакомые намекнули ей, что стоило бы поискать жениха в Париже, она отвергла это с негодованием!

25 декабря, когда в Париже праздновали Рождество, а в России была только середина декабря, она вышла на улицу.

Было десять часов вечера. Улица-коридор кишела народом, точно муравейник. Все лавки были открыты и ярко освещены; пение, шум, музыка, крик, смех… И так везде в эту ночь на всех улицах Парижа.

Какая разница между пестрой, шумной, веселой рождественской ночью – и нашей, в России! И мысль уносится далеко-далеко, и в воображении – бесконечные снежные равнины моей родины, среди которых затерялись столицы, города и деревни.

Как хороши эти деревни при лунном свете, как фантастичны леса зимою! Среди величавой тишины зимнего вечера раздаются колокольные звоны, и эти звуки, мерные, плавные, протяжные, так гармонируют с настроением природы. Чудная, таинственная, мистическая северная ночь! Сколько в ней поэзии, сколько странной грусти… Хочется отрешиться от себя самой, хочется улететь из этого мира, жить вне пространства, вне времени… А здесь, здесь!

Тоска еще более сдавила сердце, когда среди крика пробиралась я к себе, в свою холодную одинокую комнату. Что может быть прозаичнее встречи праздника в таком шуме и гвалте?

Катастрофа

С приездом в Париж жизнь Лизы Дьяконовой, какой она предстает со страниц ее дневника, становится цепью призрачных событий, наполненных мутной декадентской символикой.

В самом конце “Дневника русской женщины” она признается: “Мне кажется, что всю меня отравили каким-то ядом”. Более точного определения для декадентства не придумаешь!