Пособие для начинающей проститутки

– Нет, не хочешь – не надо...

Как тут не поверить, что он ее любит? Похоже, что любит. Правда, и жену тоже. И дочерей. Огромное у него сердце. Все в него помещается: и семья, и работа, и недостроенный дом, и непроведенный газ, и Шурка.

Шурка усиленно ищет работу – ходит на все собеседования, но ее русский язык и литература – неподходящее резюме в стране, которая идет своим собственным, далеко не русским путем. А секретаршей Шурку не берут из-за серьезной внешности: не носит она коротких юбок и не красит волосы в огненно-рыжий цвет. И вид у нее немного затравленный, словно она еле ноги унесла от погони, а на собеседование заскочила так, на пять минут – отдышаться.

Это все из-за нервов. Иногда как нахлынет черная волна истерики и затопит все слезами. Шурка раскачивается на продавленном бабкином диване взад-вперед и рыдает. И себя жаль, и Жеку (хотя его жалеть особо не за что, разве что за непроведенный к новому особняку газ). А так больно отчего-то сделается – хоть топись. В море слез.

Потом это море высыхает. Шурка смеется – по поводу и без повода. Ровного настроения у нее не бывает – она или рыдает, или задыхается от хохота. А если вдруг смех обрывается, и она сидит пять минут молча, значит, сейчас зарыдает – до потери пульса.

Со стороны кажется – никакой причины нет. Но причина есть. Для Шурки причина есть – это ее дрянная, нищая, гадкая, несостоявшаяся жизнь. Шурка знает, что будь она сейчас парикмахером или массажисткой – не мучилась бы так от безысходности, имела бы работу, семью, дом и детей. А после того, как она забила себе голову мировой литературой и историей философии, она уже не сможет быть массажисткой. Для этого уже поздно. Одно исключает другое. В жизни нужна другая подготовка: не университетское образование, а бытовая мудрость. Этого в Шуркиной голове никогда не будет. Она ведь иначе рассуждает – с точки зрения экзистенциализма и постмодернизма. Поэтому и не хочет учиться на парикмахера – нет сил это стерпеть.

Может, отсюда и неровный характер, приступы тоски и депрессий. Она завидует Берте – ее уравновешенности, мудрости и уверенности в себе. Кажется, Берта родилась такой, и уже в роддоме учила других младенцев, как им правильно кричать и сосать материнскую грудь. А Шурка – с детства была тише воды, ниже травы, никому не то, что совета не решилась дать, а глаз ни на кого не подняла, чтобы ненароком не задеть человека.

Просто люди разные. И судьбы у всех разные. У одних ровные, а у других кривые. И как Шурка ни пытается выпрямить свою, ничего не выходит. Не распрямляются линии на ладони.

Мама добрые письма пишет. Очень хорошие. Но Шурку они злят почему-то. Кажется, что и мать не знает ее совершенно и не понимает. Пожалуй, она впала бы в кому, узнав, что Шурка больше не работает в своей библиотеке, а ушла – так, вникуда, лишь бы бросить вызов бездушной эксплуатации труда маленького человека, а заодно – и всему своему убогому и жалкому прошлому, а заодно –  и самой себе.

Думала, начнется что-то новое. Уже почти полгода прошло, а новое никак не начинается. Ничего нового, кроме Жеки. И Шурка думает, что жить с любым мужчиной лучше, чем вернуться к матери, хотя – объективно – ничего хорошего нет в приступах секса, хохота, слез и депрессий из-за женатого, немолодого и некрасивого мужчины.

§9. ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ: ШНУР

         Со времени смерти Ани Шнур совсем замаялся. Каждый день прочесывал с ребятами город в поисках того, что Савве представили как объективно существующую реальность. Искали белый «опелек» – искали повсюду – и не нашли. Шнур надеялся, что Савва поставит точку. А он все тянет – гоняет пацанов взад и вперед, толчет воду в ступе.

         Шнура – по правде – все эти движения мало интересуют. Если бы он по жизни распылялся на такие непонятки – не дошел бы до Куликовской структуры, а махал бы полосатой палкой на перекрестке, это в лучшем случае.

         Таких людей, как Савва, Шнур не понимает. Казалось бы, ради бабла, как все, пыхтит Савва, рискуя собственной шкурой во славу Кулика. А иногда как исполнит какой-нибудь номер, и думаешь – чего ради? Ни выгоды в этом нет, ни даже малейшего интереса. Может, мода такая – компьютеры для школ покупать, для больниц – лекарства, но Шнур – не фанат такой моды. А Савва – мать Тереза, не иначе. Лучше бы в казино пошел, или на девочек потратился. Понятней было бы.

         Назвал бы Шнур его чистюлей, а тоже не может: лучше других знает, что руки Саввы в крови по локоть. И от этого зыбко и мутно Шнуру в его присутствии. Пугает то, что не все в нем легко объясняется.

         Так и со смертью его невесты вышло. Ну, ясно, случилось – не исправить. А Савва уперся – землю копытом роет: ищите! А что искать то? Было бы, что искать...