Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

В тот же день Краснощеков написал собственноручные показания, в которых кратко осветил свою биографию до начала войны и службу в Красной армии в качестве старшего следователя особого отдела стрелковой дивизии. По его словам, в феврале 1942 г. он попал в окружение в составе 33-й армии генерала М.Г. Ефремова, воевал в партизанском отряде, причем даже командовал партизанской бригадой, в марте 1943 г. раненым был взят немцами в плен. Проведя восемь месяцев в варшавской тюрьме, Краснощеков был направлен в концлагерь Аушвиц, но сбежал по дороге, пользуясь помощью местного населения, к декабрю добрался до белорусского города Лепель, где установил связь с партизанами. По заданию начальника контрразведки Чашникской партизанской бригады генерал-майора Дубова (Ф.Ф. Дубровского) полковника Маркевича, в начале 1944 г. он был внедрен в штаб дислоцировавшейся в Лепеле Русской освободительной народной армии Б.В. Каминского, где под псевдонимом «Борис Александрович Костенко» в звании майора занял должность начальника разведывательного отдела. Работая на этой должности, он передавал штабу партизанской бригады сведения о дислокации немецких гарнизонов, об агентах, засылаемых на советскую сторону, и другую ценную информацию, получая от партизан указания, «чтобы не прекращал работу, а наоборот забирался бы выше, так как засылать нового человека тяжело». «Мне, — писал он, — говорили, что Родина не забудет меня, так как мне, как еврею, было тяжело работать»[256]. После расформирования РОНА осенью того же года и передачи части ее личного состава в 1-ю дивизию РОА майор Б.А. Костенко был назначен командиром разведывательного дивизиона. Находясь в РОА, свою работу в пользу Красной Армии не прекращал, воспитывал в солдатах ненависть к немцам, против которых в начале мая 1945 г. в Праге начал открытое выступление.

Через несколько дней Краснощекова и перешедших вместе с ним лиц перевели в приемный пункт № 1 для проверки и фильтрации, где с ними работали следователи отдела УКР «Смерш» 13-й армии. Повторив в собственноручных показаниях и на допросе 25 мая 1945 г. все то, о чем он сообщал ранее, Краснощеков просил поскорее разобрать его дело и «дать возможность дальше работать на пользу Родине»[257]. 6 июня он дал подробные письменные показания о своем поступлении в ряды РОНА, службе в разведотделе ее штаба, а затем в качестве командира разведдивизиона 1-й дивизии РОА, о помощи белорусским партизанам, деятельности по разложению власовской армии. Он говорил и писал о том, что его показания могут подтвердить перевербованные им офицеры и солдаты РОА, подчеркивал опасность для себя, как для еврея, работы в тылу врага, так как «если бы кто-нибудь в РОА или бригаде Каминского узнал бы, что я еврей, я, конечно, был бы расстрелян». «Я пошел выполнять задание Маркевича, — писал далее Краснощеков, — с целью — загладить то, что я находился в немецкой тюрьме, и этим искупить свою вину. Мне, как еврею, нечего было бы бороться за власовский манифест или за фашистскую Германию, в которой моя нация умертвлялась»[258].

Два дня спустя Краснощеков уже находился в спецлагере № 253, где его дело было поручено старшему следователю опергруппы «Смерш» данного лагеря майору В. Грыжину. Внезапно он изменил свои показания и рассказал о том, что попал в плен не в феврале 1943 г., как говорил ранее, а в марте 1942 г., в варшавской тюрьме сидел до июня 1943 г., после чего был направлен в Берлин, где также некоторое время содержался в тюрьме и допрашивался офицерами СД. Несмотря на то, что Краснощеков, по его словам, отказался сотрудничать с немецкой разведкой, он был переведен в лагерь, где действовала организация антисоветски настроенных офицеров Красной армии — «Политический центр борьбы с большевизмом» (ПЦБ), якобы для «политического перевоспитания». После ликвидации этой организации Краснощеков оставался в качестве переводчика при полковнике М.А. Меандрове (псевдоним «Соколов»), работал в штабе СД в Витебске, откуда и был переведен в Лепель в штаб РОНА.