Посох пилигрима

«Город Самсун состоит собственно из двух частей, лежащих одна от другой на расстоянии выстрела из лука. Одна из этих частей, принадлежащая итальянцам из Генуи, была населена христианами. В другой обитают язычники, которым принадлежит весь край. Владетелем края и города был некто Шишман, сын прежнего герцога Болгарии, коего столица был город Тырново и которому принадлежали до трехсот городов и замков. Болгария до ее завоевания Баязидом имела еще две столицы — Видин и Калиакру на Черном море. В свое время она была разделена царем Александром между тремя его сыновьями — Срацимиром, Асаном и Шишманом. Баязид овладел этой страною и пленил сына с отцом. Последний скончался в плену, а сын, для спасения жизни, принял ислам и по завоевании Джаники, получил от него этот край вместе с Самсуном».

Я кончил писать и сидел, бездумно уставившись в одну точку. Воскрешенные мною видения все еще витали передо мной. Но на смену им живая жизнь все решительнее заявляла о себе. Я вдыхал запахи знойного июльского полдня — густой влажный аромат скошенной травы, терпкий дух коровника и конюшен, сухой горячий запах железа и камня, текущий с крыш и стен Фобурга.

И вдруг ко всему этому примешался отчетливый и острый, щекочущий нос аромат жареной птицы.

«Дверь в поварню тоже открыта, — подумал я. — Экая жара! А Ханс, видать, готовит гусятину».

От этой мысли мне захотелось есть, и я выглянул из окна. Прямо посередине двора сидел на корточках Ханс. Перед ним стояла только что сооруженная жаровня: два камня, покрытые медной решеткой, а рядом валялся большой серый гусь.

Я слегка удивился — обычно Ханс все таинства приготовления еды совершал на кухне, а здесь почему-то решил жарить гуся на свежем воздухе.

Кухмистер кликнул Тилли и, когда поваренок возник в дверях кухни, велел ему тащить побольше горячих углей.

«Дело сладится не скоро, — подумал я, — гусь еще не ощипан, и огонь не раздут. Попишу-ка еще».

Я вспомнил Бруссу, пыльное жаркое лето 1399 года, поле возле города и бесчисленные палатки янычар, сипаев, рабов, томившихся от безделья и зноя. И вспомнил день, когда подошел ко мне мой десятник Юсуп и сказал:

— Завтра утром мы выступаем.

— Куда? — удивился я, мне не верилось, что эта сонная одурь, окутавшая весь лагерь, изнемогавший от лени, может прекратиться так внезапно.

— О том ведает Аллах и наш Всемилостивый, — ответил Юсуп строго. — А дороги Всемилостивого лежат во все четыре стороны света.

Однако уже через час все мы знали, в какую сторону поведет нас наш «Молниеносный». На этот раз дорога Всемилостивого шла к Константинополю.

Мой четвертый поход я совершил в этом же 1399 году, отправившись под Константинополь.

Войска султана стояли под его стенами уже семь лет, но взять город не могли.

Когда я оказался у стен столицы Византии, к нам дошло известие, что незадолго до нашего прихода на помощь грекам прибыли маленькие отряды рыцарей-христиан из Генуи, Венеции, с Родоса и Лесбоса и французский отряд в тысячу двести человек от короля Карла VI во главе с маршалом Бусико, который, в том же 1399 году вернулся во Францию, оставив вместо себя Жана Шатоморана, но я очень переживал из-за того, что вынужден воевать против моих старых товарищей, многие из которых, возможно, были под Никополем.

Однако долго стоять у стен Константинополя мне не пришлось. В том же году «Молниеносный» повел нас на восток, в горы Севастии, на реку Кызыл-Ирмак.

Вспомнил я и причину новой войны. Она была необычна для меня — баварца и христианина. Не была бы она понятна и для моих будущих читателей. И потому я решил, прежде чем рассказывать о самом походе, объяснить кое-что такое, о чем мы в Европе до сих пор имеем понятие весьма смутное.

Я очинил перо, омакнул его в чернильницу и вывел новое название: «Каким образом язычники со скотом своим кочуют зимою и летом».

«В стране язычников господа имеют обыкновение кочевать со своими стадами и брать на откуп у владетелей земли, где находятся хорошие пастбища.

Случилось однажды, что знатный турок, именем Отман, кочуя в стране, прибыл летом в область, именуемую, подобно главному городу своему, Сивас.

Владетель сего края Бурхан-Эд-дин, соглашаясь на просьбу Отмана, коего звали также Кара-Иелек и называли предводителем туркменской орды Белого барана, уступил ему то пастбище, с тем, чтобы он пользовался им все лето.

По наступлении же осени Отман без предварительного уведомления и без обещанной уплаты возвратился на родину. Раздраженный этим владетель отправился с отрядом из тысячи человек к тому месту, где прежде кочевал Отман, а вслед за ним послал четыре тысячи всадников с приказанием представить к нему Отмана со всем его имуществом.

Узнав об этом, Отман скрылся в гористом месте. Искавшие его не могли его найти и расположились на ночь на лугу, находившемся как раз у подошвы сказанной горы. При наступлении дня, Отман, взяв с собою тысячу человек хорошей конницы, отправился рекогносцировать своих противников и напал на них, заметив, что они не предприняли никаких мер предосторожности. Тогда многие из них были убиты, другие спаслись бегством.