После этого начали свое вращение два хоровода. Один, внутренний, шел по солнцу, другой – против. Вначале движение было медленным. Звуки бубна следовали через значительные паузы. Но, по мере того как паузы становились короче, усиливался ритм низкоголосой волынки и пронзительных трещоток. А когда в дело вступили дудки, хороводы пошли вихрем вокруг костра.
– Ушедшим – память и наш низкий поклон! Живущим – здоровья и долготерпения! – сказал дядька Маковей, ставя на землю бочонок меда. И тут же добавил: – Кто по-людски жил, того с легким сердцем провожают. Да и живут потом без печали, выпуская на свет потомство. Пусть те, кто сейчас в палатах Сварога, видят нас и радуются за нас. Давайте и мы порадуемся за них. Все мы когда-нибудь встретимся. Пусть свет очей их освещает наши пути на земле. Пусть слезы наши, упавшие в землю, дадут новые всходы. Да не прервется род сварожичей, да воссияет слава его! И пусть боги даруют нам силу, легкость и волю!
Люди черпали из бочонка берестяными плошками, подносили к устам, обносили по кругу. Древние знали хороший рецепт против душевной боли – это движение. Ни тоска, ни хандра долго не удержатся в сердце, если тело заставить трудиться. «Если плачешь, становится легче, а коль пот прошиб, то совсем ожил» – так говорили когда-то. И кружились по-над рекой быстрые хороводы, внутри которых, соблюдая очередность, плясали парни и девушки.
Раданка сидела на берегу, отрешенно глядя на отражающийся в воде закат. Руки сами плели венок за венком. Как только образовывалась приличная стопочка, кто-нибудь подходил и забирал готовые венки. Считалось, что венок, сплетенный руками девушки, потерявшей жениха, отводит злых духов, излечивает многие болезни и приносит счастье, поскольку несчастье девушка уже взяла себе.
А по сторонам чернели развалины Калоки. Страшны были эти руины, из которых высовывались грубые печи, сложенные из речных камней. Жутко топорщились в небо обгорелые стволы садовых деревьев. До боли пронзителен был запах самой гари.
Но уже кое-где стали возникать временные шалаши и землянки, клети на «курьих ногах», потому что в основании использовались пни. И скрипели первые колыбели и звучали над ними женские голоса. Жизнь возвращалась в разоренную деревню.
Раданка почувствовала чье-то прикосновение к своему плечу и резко обернулась. Перед ней стоял Эгиль.
– Ты, только прошу мой, не бойся. Мой ничего не хотеть сделать плохо! – Эгиль очень стеснялся и поэтому говорил быстро, глотая целые фразы.
– Зачем ты пришел? Уйди. Видеть вас не могу! – Раданка закрыла лицо ладонями.
– Радана! Мой хотеть сказать, что хотеть бы стать твой друг и защитник, как брат. Просто как брат, понимаешь?
– На кой мне теперь твоя защита!
– Радана, мой быть сильна не прав, когда драться с твой жених. Но потом мой все понять, Радана.
– Чего же ты понял, душа твоя нурманнская?
– Потом мой понять, что хочет видеть такой большой чувства и восхищаться. Находится в его лучах и тоже получать от его света свой радость.
Раданка внимательно посмотрела на Эгиля своими серо-голубыми глазами и, не говоря ни слова, подвинулась. Норманн опустился рядом, боясь даже дыханием нечаянно коснуться девушки.
Знахари и ведуньи бродят по полям и лесам, собирают травы, копают коренья и потом употребляют их частью на лекарства, частью для иных целей; некоторые зелья помогают им при розыске кладов, другие наделяют их способностью предвиденья, третьи необходимы для совершения волшебных чар и битья кудесов[17]
. Сбор трав и корений главным образом совершается в середине лета, на Иванову ночь, когда невидимо зреют в них целебные и ядовитые свойства. Заговоры и заклятия составляют тайную науку колдунов и ведьм; силой заповедного слова они насылают и прогоняют болезни, делают тело неуязвимым для неприятельского оружия, изменяют злобу врагов на кроткое чувство любви, умиряют сердечную тоску, ревность и гнев и, наоборот, разжигают самые пылкие страсти – словом, овладевают всем чувственным миром человека.Передают из уст в уста кривичи одну историю, которая будто бы произошла на Днепре в их славном городе.