Посох Времени (СИ)

— Мы? — вознегодовал Светокол. — Да ты же, Бакуня, сам только три лета, как в селе обосновался. Мы ведь не спрашивали тебя, с чего это дорослый муж с домочадцами по миру болтается. Откуда сбежал, почему? А надо было бы прилюдно порасспросить, не довелось бы нынче дрязговать. Ни в один клан ты не вошёл, нигде себя не показал, так …живёшь себе возле оратых, они тебя уж и старшим выставили, видать за язык длинный, боле ничего у тебя видного нет. Что краснеешь? Горчит правда? А ты живи по Совести, и она тебе слаще мёда станет.

  Бакуня подпрыгнул было, но смолчал. Только зыркал по сторонам, набычившись.

— Я тож расич, — как-то неуверенно тявкнул он, — и раз выставили орачи меня старшим на совет, знать, и меня слушать должны, как и всех. Имею спросить – спрашиваю, а нет, буду молчать.

— Добро, — не стал спорить Ас, — имеешь, так спрашивай.

— Говоришь, — судорожно начал Бакуня выстраивать в голове совершенно неготовый вопрос, — э-э, что это Посох молодого чародея Пояса охраняют. А не умыкнул ли он тот Посох? …Погодите шуметь. Я же разобраться хочу. Ежели эта вещь Горынь, то надобно просто отдать её, они и пойдут себе обратно в норы…

Заёрзал Бакуня, забегал. Уж больно не хотелось ему, как избранному на собрание кланом орачей посланнику выглядеть нелепо.

— А буде смеяться, смешного тут ничего нет, — продолжал он, — шныряя перед понурыми витязями, охраняющих гостей. — Сами же говорите, — вышагивая и перед опустившим взор Светозаром, рассуждал он вслух, — надобно говорить правду.

И вдруг, став напротив чародея, мол, я и тебя не боюсь, я же посланец, вы меня все должны слушать, Бакуня со словами «а может он златой, Наги до злата охочи…» выбросил вперёд руку и схватился за Посох…

Клубок шестой

Светозар дёрнулся, но Урока своего не выпустил из рук. Запоздало двинулись на Бакуню и охраняющие Древо Пояса. Тот, видя такое, только поднял руки да осторожно отступил назад. Витязи тут же стали пред молодым кудесником так, что стало понятно, более подобного не позволят никому.

Хотел было Бакуня отшутиться, да вдруг понял, что сотворил что-то неразумное, роковое. Опустил он руки к поясу, а что-то персты щекочет. Собрание дружно вздохнуло. Как так? Жиденькая бородёнка переселенца, что всегда едва дорастала до груди, сама по себе поползла вниз, попутно теряя многие и без того не густые волоски, которые то и дело сыпались долу.

            Бакуня обернулся, а общинники от вида его все назад отпрянули.

            — Что вы? — стал вопрошать он, и не узнал своего голоса. Хотел сглотнуть, шевельнул языком, а на него свалился зуб. Сам по себе, без боли, без какой-либо причины! А вот и второй. Он глянул на руки свои, а они рябыми стали, будто у старика замшелого. А борода уж ниже пояса. — Я же, — блеял Бакуня, — я …., да не взял бы я посоха этого, шутя ведь…

            Вдруг задрожали колени его, а силы будто и вовсе меж половицами утекли. Ведь только что выхаживал, да словесами сорил пред общинниками, крепкий, хорошо сложенный. А сейчас? Упал на пол и Дух испустил. Весь его век оставшийся пролетел перед очами прихожан-общинников от зрелости до глубокой старости, словно ворон над Долиной Мёртвых.

            — Вот такой Посох, — глядя на бездыханное, сухое тело старца, глухо произнёс Дїй. — Такой Посох и Урок такой несёт сей молодой кудесник. Часть Древа Времени в руках его, и ежели она к чужакам попадёт, несдобровать потомкам нашим, поелику задумали Горынычи, с Тёмными Силами сговорившись, извести РАСА, оставив токмо самых слабых из нас, малодушных, дабы служили молча им, да Мидгард цветущий для потребы чужаков разоряли. Это ежели вкратце речь о недоле нашей вести.

А коли уж по делу, так, чтобы не собачились, как …этот, скажу одно. Каждый волен, но все мы вместе для блага Родов одно – расичи. Моё слово твердо, Станицу[178] нашу и Посоха Нагам не отдадим, будем стоять до конца…

            Поднялось село. Вкруг Капища в готовности ходили Свентовитовы витязи. У тына островерхого снег вытоптан, а где и того больше, отброшен подале, чтобы в случае чего, гасить им горящие смоляные горшки. Разбойные Жёлтые люди часто таким прикормом приваживали к домам расичей бродячих, голодных Жыжек[179].

Дїй с такой тревоги и спал в доспехах, всё боялся, что вот-вот налетят Наги да Горыни, а он на лавке лежит, нежится. Эдак и другие ждали ухо востро: первую ночь, вторую, третью…

Вот вступило в свои права и утро семнадцатого дня месяца березня, лета 6499 от Сотворения Мира в Звёздном Храме. Поднимался Ярило, да так сыпал огненными стрелами по слежавшимся снегам, что у дозорных общинников, кои стояли на древних каменных столбах вдоль реки, слезились глаза. Неспроста о таком времени говорили: «нос горит, да спина мёрзнет».

— Вот ужо жарит, так жарит, — щурясь на свет, бурчал старший из них, — чего-то Золотые Пояса своего пока не прислали. Ярило вон, уж от леса оторвался, а никого из Ордена нет.

— Батя, — спросил младший, — а чего их называют оберучами?