Посох Времени (СИ)

Радимир заметил приближающегося к его дому соседа, неспешным движением смахнул со лба проступившие капельки пота и отставил в сторону метлу. Сколько же добрых лет прожили они с Гостевидом бок о бок, в мире и согласии? Даже их избы, разделённые куском земли с небольшой лесистой гривой, были похожи друг на друга, как родные братья.

Гостевид был очень уважаемым человеком, он воспитал шестнадцать детей. Две дочери и четырнадцать сыновей. С семьёй младшего из них он и делил ныне свой кров. Двое старших из его родового потомства, Орлик и Казимир те, что состояли в дружинах на дальних рубежах, славя Богов и стоя за правое дело, безвременно сложили свои головы в битвах с ворогами.

Сам Гостевид в молодости тоже служил Отечеству, ходя в старших штоурмвоях при кмете Всеволоде Скалогроме. Мог ли он в молодости подумать, что в преклонных годах будет состоять в родстве с тем самым Всеволодом? А ведь сын воеводы и дочь Гостевида славно справили любомир, одарив через время своих отцев богатым приплодом.

Далёкое ратное прошлое, не ровня детям и внукам Гостевида, одарило этого сильного человека по-своему — многочисленными шрамами да хворями. Его некогда статную фигуру ныне искорёжило, а ставшие худыми, будто ветви засохшего вяза руки давно уж были не в силах полировать эфес грозного меча. Сосед сильно хромал, опираясь во время ходьбы на сучковатую кривую палку, без которой он не покидал двора. Стоит, однако, заметить, что ум Гостевида, уже отмерявшего в своём долгом пути неполный Круг лет[19], в противовес его хилому здравию до сих пор был твёрд и ясен.

Оказавшись друг подле друга, соседи, не сговариваясь, приложили ладони рук к груди и, поднимая их к небесам, трижды восславили Богов.

— Что дид, — хитро улыбнулся Радимир, возвращая улетевшие было к Богам мысли в явь, — не спится тебе. Ярило, эвон, уж укладывается и нам велит.

Гостевида, опёршегося на «третью ногу» дёрнул едкий смешок:

— Ты тожа, — сухим, треснувшим голосом ответил он, — я гляжу, не перины в сенях взбиваешь. Стёжку метёшь, двор украсил. …Всё на словах молодишься, а сам-то всего-то на пять десятков меньше моего отмахал, а всё туда же: перья распушил, как тот певень. Знаю, к чему хорохоришься. Йогиню ждёшь?

— Её, — отряхивая от пыли холстяные штаны, утвердительно выдохнул Радимир. — Думаю, к рассвету будет, …ну, или не позднее полудня…

— М-да-а, — огладил бороду хромой сосед, думая о чём-то о своём. — Погостит хоть она? — спросил он вдруг.

— Да нет. Какая в том нужда? В межах ныне тихо…

— Жаль, что не отночует, — не дал договорить Гостевид, — жаль. Поговорить бы с ней, …да хоть посидеть рядом. Ведь будто Сурицу небесную пьёшь, как только словом перемолвишься. Молодеешь. Вот жа чудо какое! Каждому улыбнётся, каждому добротой да любовью Душу, будто солнышком согреет. Детишки в ней веселье и задор черпают, а старики мудрость да совет. …Знать завтра же к горам на «Чистый родник» и уйдёт…

— Думаю, так. Сам знаешь, то её и мой урок. Каждый делает то, что ему положено…

— Мальца отдашь?

— Отдам. По-другому никак. Нет у него никого больше в роду. Аримы всех их пожгли да побили. Как только энтот уцелел? То, видать, великое чудо. Капище сгорело, а он под щитом Числобога схоронился. Уж как пепел разгребли, тот из-под щита и выполз. Уж два срока выждали, никто из его родных не объявляется.

— М-да…, —  привычно умозаключил Гостевид, — а к чужим его, конечно, не должно. Жалко. Такое чадо! Ему бы выучиться волшбить…

Радимир пожал плечами:

— Так ведь за тем и заберут…

— Да знаю я, знаю. Одно плохо, посмотреть уж не доведётся на то, какие дела великие творить будет этот пар. Видано ль такое, любую воду толи в хмельной мёд, толи в квас обернёт, а квас в воду?

— То, — соглашаясь, заметил Радимир, — видать, у него после пожара…

Вдруг в колючих, непроходимых кустах, что торчали за дальним углом частокола, спугнув малую лесную птицу, треснула сухая ветка. За домом Радимира глухо залаяла собака.

— Что это? — Вглядываясь в тёмный силуэт колючего, словно чёртово сено чапыжника[20], тревожно спросил Гостевид.

— Кто его знает? — задумчиво ответил Радимир. — Кто-то ж сидит в этих кустах. …А пусть сидит. Идём. Домой пойдёшь через мой двор. За хлев да огородом. Пошли отседова…

У Джеронимо всё внутри похолодело. Позади него под грузом чьего-то тела смачно хрустнула сухая ветка. Моментально обернувшись, он, закрылся руками. Перед ним, криво ухмыляясь испугу молодого товарища, стоял Берцо.

— Не вздумайте кричать, — прижав палец к губам, тихо шепнул он, отрывая взгляд от Лонро, и силясь рассмотреть что-то сквозь густые ветки кустарника. — И так вон собаку всполошили…

— Это ведь вы её всполошили, — отчаянно возмутился Джеронимо, продолжая пребывать под впечатлением от внезапного появления Ангуса.

— Разве теперь имеет значение, кто это сделал? — Вяло отмахнулся торговец. — Главное, что нас раскрыли. Да и то не беда. Расы-то ушли…

Джеронимо бросил взгляд в сторону калитки. Там на самом деле уже никого не было, лишь за высоким частоколом надрывалась от усердия злая собака.