Посол

— В миле отсюда, может чуть больше, лежит небольшая долина, и река там разветвляется у подножия холма. На вершине стоит разрушенный замок, а по лощине разбросано еще нескольких маленьких домиков. Думаю, это и есть место нашего назначения.

Каспар взволнованно спросил:

— Ты видел Кажетана?

— Нет, я не приближался к имению, а сразу поскакал назад, как только увидел это место.

— Откуда лучше подойти? — спросил Курт Бремен.

— Сворачивать не стоит, — ответил Валдаас. — Сейчас будет еловый лес, а потом мы выедем прямо к южным склонам возле долины. Холм, на котором стоит замок, возвышается над лощиной, и, если там кто-нибудь есть, он заметит, как мы спускаемся, и не важно, с какой стороны. У подножия холма есть брод и густой лес на севере, но я не видел никого вокруг.

— Тогда будем продвигаться, как планировали, — заявил Бремен.- Рыцари Пантеры, в колонну попарно!

Рыцари вскочили в седла и перестроились для быстрого марша, легким галопом поскакав за Каспаром и Бременом. Посол думал об обещаниях, которые дал в Кислеве: одно — убить Сашу, а другое — взять его живым, и размышлял, какое из них у него получится исполнить. Хотя сердце воина и чувство чести требовали зарубить Сашу Кажетана, как зверя, разум и цивилизованная душа знали, что сделать это означает продлить зло, окружающее Сашу, один Сигмар знает на сколько.

Как он и говорил Бремену прошлой ночью, зло для него было понятием, которое до недавнего времени он бездумно использовал для описания врагов своего народа. Племена зеленокожих, с которыми он сражался, будучи еще молодым копейщиком, всегда казались ему чудовищами вроде лесных зверей, нападавших на уединенные поселения Империи. Но являлись ли те опасности настоящим злом? Или они просто поступали так, как требовала создавшая их природа?

Он вспомнил похожий разговор со Стефаном — много лет назад, когда они служили в армий великой княгини Людмилы и стояли лагерем в холмах. Было это ночью перед печально известной бойней у Овсяного Брода.

— Эта битва дурно попахивает, ничего хорошего из нее не выйдет, — сказал тогда Стефан, прихлебывая из кружки крепкий горячий чай.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Каспар. В то время он был желторотым пехотинцем и смотрел на сержантов и офицеров, как на кладезь абсолютного знания.

— Я имею в виду, что княгиня, может, и думает, что действует правильно, — ответил Стефан, — только зло частенько вырастает из дел, свершаемых во имя добра.

— Не понимаю, как зло может вырасти из добра?

Стефан мрачно улыбнулся:

— Допустим, человек стоит над ребенком, целясь в него копьем. Что ты сделаешь?

Каспар ответил немедля:

— Остановлю его.

— Как?

— Убью.

— Отлично, ты убил этого человека и спас ребенка. Потом ребенок вырос и стал тираном, ответственным за смерти тысяч. Разве ты не вызвал великое зло, совершив добро?

— Нет, то есть не думаю. Хочешь сказать, я должен был позволить погубить ребенка? Я так не могу.

— Конечно нет, потому что у большинства людей есть кодекс чести, не позволяющий им не оказать сопротивление злу. Позволь ты ребенку умереть, часть тебя умрет вместе с ним. Твоя честь никогда не позволит тебе забыть то, что ты не пресек злого деяния.

— Но разве это не означает, что убийство ребенка будет злом, которое послужит добру?

Стефан подмигнул Каспару:

— Ага, дилемма, не так ли?

Он смутил его тогда и продолжает приводить в замешательство сейчас. Как может человек знать, к чему приведут его поступки? Кто скажет ему, что единственно правильный и честный, на его взгляд ход действий не повлечет за собой какого-нибудь страшного зла? Будущее неизвестно, и нет способа судить о последствиях тех или иных поступков — разве что человек верит в судьбу.

Все, что он может сделать, — придерживаться личного кодекса чести и противостоять злу, когда видит его. После позорной победы у Овсяного Брода это стало основным принципом веры Каспара.

Посол тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. Они уже въехали в темный лес, о которой говорил Валдаас. Здесь рыцари поневоле замедлили продвижение, пустив лошадей шагом, опасаясь, что в этом мрачном лесу кони подвернут, а то и сломают ноги, провалившись в одну из невидимых дыр или нор.

Так они ехали почти час, прежде чем впереди блеснул свет, обещая скорый выход из гнетущих зарослей на открытое пространство. Дневной свет после сумерек, царящих в чащобе, показался всем режуще ярким, но Каспар видел, что отряд счастлив выбраться из мрака вечнозеленых лап.

С вершины заснеженного гребня посла увидел то, что осталось от поместья боярина Федора Кажетана. Хотя Валдаас и говорил, что дом разрушен, Каспар не ожидал увидеть картину столь полного запустения.

Вид черных руин вселил в него меланхолию. Из тех немногих рассказов, которые он слышал от Софьи, он понял, что юный Кажетан очень страдал здесь и что великое зло родилось тут из постоянных издевательств и оскорблений.