Посол Господина Великого

Единственный глаз шильника замутился, из груди вырывалось прерывистое дыхание.

– Ум-ру… – тихо прошептал Спиридон, узнав Олега. – Поставь… свечечку… Тихвинской…

Олег Иваныч кивнул.

– Грехов на мне много… – собравшись с последними силами, произнес пират. – То ж я… Олексу-то… Подними голову-от. Чтоб море видеть… Вот… – С минуту Спиридон Кривой смотрел вдаль, грудь его, насквозь пробитая стрелой, тяжко вздымалась. – Деньги бесчестные… – выдохнул он. – То – Ставра-боярина дело… Куневичи… Запомни… Куневический погост… Земля Веси… Там… Там… Там…

Пират вздрогнул, голова его бессильно свалилась на грудь, да так и застыла. Из уголка рта медленно вытекала черная кровь, мертвые глаза невидяще смотрели в море. Так умер Спиридон Кривой – тихвинский корчмарь, разбойник и пират Хорна ван Зельде. Что ж, смерть в битве – не самая плохая смерть.

Обломав древко стрелы, Олег положил Спиридона на спину, закрыв ему веки рукою. Светлые волны чуть трогали круглые камни пирса, где-то за городскими стенами показались первые лучи солнца.

Они отчалили в тот же день, как только уладили дела с ратманами – выборными городскими правителями. Подняв парус, «Пленитель Бурь» вышел в открытое море и взял курс на устье Невы. Дул легкий попутный ветер, и судно, тяжело переваливаясь на волнах, медленно продвигалось вперед.

Капитан Эрик Свенсон стоял на корме, прислонившись к фальшборту, и, наблюдая за прибиравшими палубу матросами, напевал себе под нос не лишенным приятности голосом:

Приходи, мой друг, ко мне —

Так тоскую по тебе.

Так тоскую по тебе,

Приходи, мой друг, ко мне!

Словно роза – алый рот,

Дай забвенье от забот,

Дай забвенье от забот,

Словно роза – алый рот!

Олег Иваныч не понимал слов, но мотив ему нравился. Он вообще заметил, что средневековые люди были очень музыкальны. Песни пели практически все – по поводу и без оного, а такие мелочи, как отсутствие слуха и голоса, здесь никого не смущали. Олег Иваныч и сам бы спел сейчас что-нибудь, да вот что-то не пелось…

Снова навалились, нахлынули мысли. Предстали пред глазами фигуры, словно живые. Софья… Олексаха… Гришаня… Словно живые…

О том, как жить дальше, если близкие ему люди погибли, Олег старался не думать. Как обычно жить. Работать больше. Или… Быть может… Попробовать вернуться обратно? Найти ту реку, где… Больше-Шугозерский погост… Или Спасский? Ну, где-то рядом… Нагорное Обонежье – так называли этот далекий край новгородцы. Край древнего племени весь… Так и покойный Спиридон тоже толковал о нем. Куневический погост. Интересно, это где хоть? Дальше, чем Спасский, или ближе? Нет, навряд ли ближе… Скорее – дальше. А может, вообще в Заволочье?

Нет, к черту старую жизнь! Пока хоть малейшая надежда есть, что Софья жива, – бороться нужно! Бороться! Ну, значит – поборемся.

Светило, било в правый борт солнце, и соленый балтийский ветер нес «Пленителя Бурь» вперед, в Неву, Ладогу, Новгород… Домой…

Глава 5 Новгород. Май 1471 г.

Само существование в Новгороде «литовской партии», добивавшейся присоединения его к Польско-Литовскому государству, сомнительно. Прославленная в историографии Марфа Посадница (Борецкая) упоминается как «злая жена» – главная противница Москвы – лишь в явно легендарном рассказе.

Я. С. Лурье, «Русь 15 века…»

Отцвела черемуха, ушли, улетели, унеслись прочь холода, не так уж и редкие во второй половине мая, пришло тепло долгожданное, совсем летнее, такое, что радостно на душе всякому – хоть боярин ты, хоть простой крестьянин-смерд. Весна в этот год выдалась затяжная, морозная, третьего дня еще морозцы по утрам бывали – несмотря на то что конец мая, и вот только вчера повеяло наконец настоящей весной. Да что там весной – летом повеяло!