Посол Господина Великого

Солнце грело, светило, жарило – парило, как в бане. В Волхове, за мостом, в понизовье, вовсю плескались мальчишки, да и взрослые мужики – с дальних пятин обозники – скинув одежку, кидались в воду, брызгаясь да храпя, ровно зверь морской, коего ради зуба рыбьего промышляют ушкуйники у моря Студеного на берегу Терском. Накупавшись всласть, бежали обратно к обозам, руками срам прикрыв, хохотали, с девками заигрывали, мимо шедшими, веселились. С Деревской земли тот обоз был, боярина Арбузьева люди. Оброк привезли да меха – рухлядишку мягкую, что успели за зиму запромыслить. Хорошо добрались – ни в грязи-болотине не застряли, ни лихих людишек не встретили, слава те, Господи! Один, правда, прибился в чаще – длинный такой парнище, худющий, ровно три лета голодал. Хороший человек оказался, работящий, спокойный. Федор – мужик, в обозе главный – рад был. Правда, не разговорчив был парень-то, и, видно, бывал уже в Новгороде Великом, как в ворота въехали – так по сторонам глазами и шарил. А на воротах – Федор то приметил – от стражи таился, рожу воротил на сторону. Хоть и не похож вроде на лиходея. Однако, кто его знает, правду старики говорят: чужая душа – потемки. Может, беглый какой… Ну, худа от парня в обозе не видели, а что беглый – его дело. Поговорить с Иваном Григорьичем, тиуном боярским, может, и разрешит парнищу пожить в вотчине-то. Всяко лучше, чем одному по лесам скитаться, ровно волку какому. Ишь, исхудал – кожа да кости. С обозными-то еще подкормился…

Выкупавшись, да постиравшись, да чистые рубахи, что заранее приготовлены были, надев – поехали дальше. На боярский двор, что на улице Кузьмодемьянской, на конце Неревском, Новгорода, Господина Великого. В храмах зазвонили к обедне. Сперва маленькие колокольцы ударили, Кузьмы и Демьяна церкви, что на Холопьей, прости Господи, улице выстроен. Тут же разом и в соседних церквях затрезвонили – у Дмитрия, у Якова, у Саввы… И – гулко так, басовито – в Святой Софьи храме. Уж Софийский-то перезвон ни с чем не спутаешь! Да вон она, Софья-то – купола издалече видать, да и сам Софийский двор от Кузьмодемьянской – три раза плюнуть.

Улица Кузьмодемьянская длинная, через весь Неревский конец тянется, к реке спускаясь – Великую пересекая. Сады яблоневые, цветущие – вдоль всей улицы, да и на дворе боярском. А запах! Этакой-то воздух пить можно! Ложками хлебать – киселя вместо.

Ну, в ворота боярские въехали – не до воздуха стало. Запарка пошла – возы разгружать да в амбары припасы складывать. Тиун – управитель боярский – Иван Григорьевич – мужичина въедливый, хоть и подслеповат маленько. Ни одна шкурка с мездрой мимо рук не пройдет, хорошо, мало таких. Но, что греха таить, попадалися. Ругался тиун, подзатыльники обозникам бил, а то и посохом. Ну, то не плети. Ништо, терпеть можно. Да и видно было, доволен тиун, а что ругался – так то так, для порядку больше. Как же тиуну не ругаться? Мужик-лапотник – он такой, враз хозяину недовольство сделает по лености своей да по глупости. Глаз да глаз нужен. Вот и смотрел тиун…

Покуда суд да дело – и полдень пролетел, не заметили. Вытер Федор пот, рядом с тиуном присел на мешок тихохонько. Хотел про парня поговорить нового… Глядь – ан нет его, парня-то! И когда сбежать умудрился, вроде все время тут, на глазах крутился. Помогал, советовал… И – нет его. Вот ведь жердина тощая! Ну, Бог с ним… Не украл ничего – и то ладно.

Плюнул Федор да с мешка поднялся – в дом пошел, вслед за тиуном. Грамоты писать: что привезли да откуда. Управиться бы до вечера – вечером-то на Ивановскую поспеть хотели – перевезти кое-что.

А парень-то, что к обозу в пути прибился, и вправду не взял ничего – пустой ушел. По Кузьмодемьянской пройдя, оглянулся – нет, не шел за ним никто, не гнался, да и кому нужен-то – свернул на Великую, вот и Детинец виден, но туда не пошел парень, опасался чего-то и, недалеко от рва, через проезжие ворота Разважской башни вышел к Волхову. Велик Волхов, широк, бурунами белыми вспенен – не каждый переплывет, да и холодненько еще. Хотя – купались ребятишки, брызгались. Постоял наш парниша на бережку, бородку светлую почесывая, не хотелось чрез мост идти – Софийский-то двор да Торг – места людные, запросто можно знакомцев каких встретить. То, видно, не надобно было парню. Потому, посмотрев в сторону моста, сплюнул. Вот бы лодку какую… А вон, плывут, плывут рыбаки-то!

– Хэй-гей, рыбачки!

Нет, далековато, не докричишься. Рядом, на песке, пацаны, накупавшись, лежали – спины грели.

– Робяты, до лодок враз доплывете? Медяху дам.

В один миг сорвались мальчишки, в воду попрыгали.

– Скажите там, чтоб сюда гребли!

Нет – так и плывут рыбаки, как и плыли. Может, плохо объяснили мальчишки? А! Вот последняя лодочка. Кажись, поворачивает… Сюда!

– Благодарствую, ребятишки, вот вам пуло.

Ребята – в драку. Пуло делить медное. Аж песок по сторонам полетел да волосья клочьями. Ну, пес с ними, пускай дерутся. Жаль пула – последнее.

Брезгливо песок с лица вытерев, парень рыбаков дождался.