Мне больше нравилось думать о Сибири, раз уж папу везут туда.
Звякал и скрипел металл. Поезд разделяли. А после послышался другой звук.
— Слушайте, — сказала я. — Мужчины!
Звук становился всё громче и громче. Они пели — во весь голос. Андрюс присоединился, и мой братик, и седой мужчина. И, в конце концов, Лысый тоже — все пели наш гимн: «Литва, отчизна наша, ты — земля героев…»
Я заплакала.
17
Голоса мужчин из тех, других вагонов, звучали гордо и уверенно. Отцы, братья, сыновья, мужья. Куда они едут? А куда мы — женщины, дети, пожилые и искалеченные?
Я вытирала слёзы носовым платком и позволила другим им воспользоваться. Когда мне его вернули, я задумчиво посмотрела на него. В отличии от бумаги, носовой платок без вреда переходит из рук в руки. На нём я и буду рисовать для папы.
Пока я обдумывала свой план, женщины в вагоне всё время возились с младенцем, который, кажется, никак не мог поесть. Госпожа Римас уговаривала Ону не сдаваться и пробовать снова и снова:
— Давай, милая, давай!
— Что там такое? — спросила мама в темноту вагона.
— Она, — ответила госпожа Римас. — У неё протоки закупорены, а в придачу ко всему она ещё и обезвожена. Ребёнок не может поесть.
Несмотря на все старания госпожи Римас, кажется, ничего не помогало.
Мы ехали день за днём, останавливаясь неизвестно где. Энкавэдэшники пытались сделать так, чтобы нас никто не видел, а спешить им было некуда. Мы с нетерпением ждали тех дневных остановок. Лишь тогда открывали двери, и мы имели доступ к свету и свежему воздуху.
— Один человек! Два ведра. Трупы есть? — спрашивали охранники.
Мы договорились выходить за вёдрами по очереди, чтобы каждый мог получить возможность выйти из вагона. Сегодня была моя очередь. Я мечтала о том, что увижу голубое небо и почувствую солнце на лице. Но перед этим пошёл дождь. Мы все собрались и принялись подставлять кружки и различную посуду, чтобы набрать дождевой воды.
Поезд замедлил свой ход.
— Быстро, Лина. Вёдра у тебя? — спросила мама.
— Да.
Я подошла к дверям. Когда поезд остановился, я принялась ожидать, когда же раздастся звук ботинок и бряцание. Двери открылись.
— Один человек! Два ведра. Трупы есть? — крикнул энкавэдэшник.
Я кивнула, готовясь выйти из вагона.
Охранник отступил, и я спрыгнула на землю, но поскользнулась на затёкших ногах и упала в грязь.
— Лина, как ты? — послышался мамин голос.
— Давай! — заорал охранник, а после выдал длинное русское ругательство и плюнул в меня.
Я поднялась и глянула вдоль эшелона. Небо было серым. Дождь не стихал. Раздался вскрик — и я увидела, как в грязь выбросили бездыханное тело ребёнка. Женщина хотела спрыгнуть за ним, но её ударили прикладом в лицо. Затем выбросили ещё одно тело. Смерть начала собирать свой урожай.
— Не стой, Лина, — сказал седой мужчина. — Поспеши с вёдрами.
Мне казалось, будто у меня лихорадка. Голова кружилась, ноги не слушались. Я кивнула и подняла взгляд на вагон. Оттуда на меня смотрели несколько лиц.
Грязные лица. Андрюс курил и смотрел в другую сторону. Синяки ещё не сошли с его кожи.
Из-под вагона текла моча. Ребёнок Оны кричал. Я видела мокрое зелёное поле. «Иди сюда, — звало оно. — Беги!»
«Может, стоит прислушаться», — подумала я.
«Ну же, Лина!»
— Что с ней? — донеслось из вагона.
«Беги, Лина!»
Вёдра выскользнули из моих рук. Я увидела, как с ними поковылял Андрюс. А сама стояла и смотрела на поле.
— Линочка, возвращайся, — умоляла мама.