Посреди серой мглы (ЛП)

— Систему? Это так называется, Костас? Он в тех гетто запер сотни тысяч евреев в Лодзе и ещё больше — в Варшаве, — с отчаянием в голосе произнёс доктор Зельцер.

— Я не так выразился. Извини, Мартин, — сказал папа. — Я хочу сказать, что перед нами два дьявола и каждый из них хочет управлять адом.

— Но, Костас, невозможно оставаться нейтральным и независимым, — заметил кто-то.

— Лина! — прошептала мама, схватив меня за воротник. — Ступай в свою комнату!

Я не сопротивлялась. Мне уже наскучили постоянные разговоры о политике. Я слушала только ради развлечения, так как пыталась нарисовать выражения их лиц по услышанным словам, а не непосредственно глядя на них. И для того, чтобы нарисовать доктора Зельцера, я услышала достаточно.

Мой брат и дальше работал с сибирячками в швейной мастерской. Он им нравился. Йонаса и его славный характер любили все. Женщины посоветовали ему сделать тёплую обувь на зиму. Когда он откладывал остатки себе, они смотрели в другую сторону. Йонас учил русский язык намного быстрее, чем я. Он многое понимал в разговорах и даже использовал жаргон. Я же просила его переводить. Я терпеть не могла русский язык.

43

Я полола рядом с мамой на свекольном поле. Передо мной появились чёрные ботинки, и я подняла взгляд. Крецкий. Его жёлтые волосы были с одной стороны зачёсаны на пробор и спадали через лоб. Интересно, сколько ему лет. Выглядел он не намного старше Андрюса.

— Вилкас, — сказал он.

Мама взглянула на него. Он затарахтел что-то по-русски, да так быстро, что я ничего не поняла. Мама опустила взгляд, а потом снова подняла его на Крецкого. И закричала, обращаясь ко всем на поле:

— Они ищут того, кто умеет рисовать!

Я застыла. Они нашли мои рисунки…

— Кто-то из вас рисует? — спросила она, приложив руку козырьком к глазам и осматривая поле. Что же мама делает?

Никто не ответил.

Крецкий прищурился и перевёл взгляд на меня.

— Они дают две сигареты тому, кто скопирует им карту и фотографию…

— Я это сделаю! — быстро сказала я, уронив тяпку.

— Лина, нет! — Мама схватила меня за руку.

— Мама, понимаешь... папа, — прошептала я. — Может, так мы что-то узнаем про мужчин или про войну. Да и я немного отдохну от работы на поле.

Я подумала, что дам сигарету Андрюсу. Мне хотелось извиниться перед ним.

— Я пойду с ней, — сказала мама по-русски.

— НЕТ! — закричал Крецкий и схватил меня за руку. — Давай! — потянув меня прочь, орал он.

Крецкий тащил меня со свекольного поля. Держал так, что рука болела. Только поле оказалось позади, как он меня отпустил. Мы молча дошли до колхозного управления. Между лачугами к нам шли два энкавэдэшника. Один нас заметил и что-то крикнул Крецкому.

Он взглянул на них, затем на меня. И резко изменился.

— Давай! — закричал Крецкий и дал мне пощёчину.

Щека заболела. От неожиданного удара скрутило шею.

Два энкавэдэшника приближались, следя за нами. Крецкий обозвал меня фашистской свиньёй. Те засмеялись. Один из них попросил спичку, и Крецкий ему подкурил. Энкавэдэшник наклонился лицом ко мне. Пробормотав что-то по-русски, он выпустил мне в лицо длинную струю дыма. Я закашлялась. Он ткнул зажжённым кончиком сигареты мне в щёку. В щербине между его передних зубов виднелись коричневые закопченные пятна. Губы у него потрескались и покрылись сухой корочкой. Он отступил, смерил меня взглядом и кивнул.

Моё сердце выпрыгивало из груди. Крецкий засмеялся и хлопнул того охранника по плечу. Другой энкавэдэшник поднял брови и показал пальцами неприличный жест, а после рассмеялся и пошёл в поле. Щека больно пульсировала.

У Крецкого опустились плечи. Он отошёл и закурил.

— Вилкас, — позвал он и, покачав головой, выпустил дым из уголка рта.

А после засмеялся, схватил меня за руку и потащил к колхозному управлению.

И на что я только согласилась?

44

Я сидела за столом в колхозном управлении. Помахала руками в надежде, что они перестанут дрожать. Карта лежала передо мной слева, а фотография справа. На карте была Сибирь, а на снимке — какая-то семья. Лицо одного из мужчин на фото было обведено чёрной рамкой.

Энкавэдэшник принёс бумагу и коробку с хорошим набором карандашей, перьев и прочих принадлежностей для рисования. Я погладила их пальцами — мне бы их для моих рисунков. Крецкий указал на карту.