Посреди серой мглы (ЛП)

Дышала я уже медленнее. Оттенила её темные каштановые волосы, которые красивым изгибом ложились на лицо, огромный синяк и ссадину через щёку. На мгновение остановилась и оглянулась, проверяя, нет ли кого рядом. Нарисовала размытую слезами тушь. В её полных слёз глазах изобразила командира, который стоит перед ней, сжав руку в кулак. Я рисовала дальше, глубоко дышала и встряхивала руками.

Вернувшись в нашу лачугу, я спрятала ручку и рисунок в чемодан. Йонас сидел на полу, нервно дёргая коленом. Улюшка храпела на соломе.

— Где мама? — спросила я.

— Ворчливая сегодня пошла в село, — сказал Йонас. — Мама пошла её встречать.

— Но ведь уже поздно, — заметила я. — И её всё ещё нет?

Я дала той женщине свою гравюру на дереве, чтобы она отправила её папе.

Оказавшись на улице, я увидела идущую в мою сторону маму. Тепло одетая и в сапогах, она широко и радостно улыбнулась, когда увидела меня.

К нам подбежала госпожа Грибас.

— Быстро! — сказала она. — Скорее всё прячьте. НКВД всех сгоняет подписывать документы.

У меня не было возможности рассказать маме о госпоже Арвидас. Мы спрятали всё в избушке Лысого. Мама обняла меня. Она очень исхудала за последнее время, платье висело на ней, а под поясом платья выступали кости.

— Она отправила наши письма! — радостно прошептала мама.

Я кивнула в надежде, что носовой платок уже прошёл сотни километров и опередил почту.

Не прошло и пяти минут, как энкавэдэшники ворвались в наш дом и заорали, что мы должны пройти в управление. Мы с Йонасом пошли вместе с мамой.

— Как карты рисовались? — спросила она.

— Легко! — ответила я, подумав об украденной ручке, что сейчас лежала в нашем чемодане.

— Я не была уверена, безопасно ли это, — сказала мама. — Но, наверное, я ошибалась.

Она обняла нас.

Вот именно, мы были в безопасности. В безопасности в пасти ада.

— Тадаса сегодня отправили к директору! — рассказал за ужином Йонас. И засунул в свой маленький ротик огромный кусок сардельки.

— За что? — спросила я.

— Потому что он говорил про ад, — с полным ртом ответил Йонас, и по его подбородку потекла юшка.

— Йонас, не разговаривай с полным ртом. И куски поменьше бери! — сделала ему замечание мама.

— Извини, — всё так же сквозь сардельку пробормотал Йонас. — Очень вкусно!

Он дожевал.

Я тоже откусила от сардельки. Она оказалась тёплой, с вкусной солёной корочкой.

— Тадас рассказывал одной девочке, что ад — это самое худшее место, и оттуда никогда не убежишь!

— А почему это Тадас вообще завёл разговор про ад? — спросил папа и потянулся за овощами.

— Потому что его папа сказал, что, когда Сталин войдёт в Литву, мы все там окажемся.

46

— Называется оно Турочак, — рассказывала нам на следующий день мама. — Стоит на холмах. Село небольшое, но там есть почта и даже маленькая школа.

— Школа? — заинтересовалась госпожа Грибас.

Йонас взглянул на меня. Он спрашивал про школу ещё с начала сентября.

— Елена, вам нужно сказать им, что я учительница! — сказала госпожа Грибас. — Детям в лагере необходимо ходить в школу. Нужно здесь сделать что-то типа школы.

— Она письма отправила? — спросил Лысый.

— Да, — ответила мама. — А в качестве обратного адреса указала адрес почты.

— И как мы тогда узнаем, что нам кто-то написал? — спросила госпожа Римас.

— Ну, дальше будем что-то давать тем, кто подписал документы, — скривилась госпожа Грибас. — И они будут проверять, есть ли нам почта, когда будут идти в село.

— Она говорит, что встретила женщину из Латвии, муж которой сидит в тюрьме под Томском, — рассказала мама.

— Ой, Елена, может, там и наши? — Госпожа Римас приложила руку к груди.

— Её муж написал, что проводит время с многими литовскими друзьями, — улыбнулась мама. — Но она говорит, что письма были как-то странно и непонятно написаны, а многие фразы и вовсе зачёркнуты.

— Ну естественно, — подал голос Лысый. — Там ведь цензура. Той латышке нужно осторожно писать. И вам тоже, а не то получите пулю в лоб.

— Вы когда-нибудь уже перестанете? — не удержалась я.

— Это правда. Ваши любовные послания могут их убить. А что о войне слышно? — спросил Лысый.

— Немцы взяли Киев, — сказала мама.

— И что они там делают? — спросил Йонас.

— А что, как ты думаешь, им там делать? Они людей убивают. Это ведь война! — ответил ему Лысый.

— И в Литве тоже? — спросил Йонас.