Посреди серой мглы (ЛП)

Мама говорила, что заметила, как изменился цвет его лица. Но ведь он у всех изменился. Под кожу нам заползла серость, а под глазами пролегли тёмные канавы.

Крецкий меня не отпускал.

— Ну пожалуйста, — умоляла я. — Йонас заболел!

Неужели один раз помочь нельзя?!

Он указал на кучу мешков с зерном. Поблизости бродил командир, кричал и бил ногами работников, подгоняя их.

Надвигалась метель.

— Давай! — кричал Крецкий.

Когда я вернулась в избушку, мама уже была там. Йонас лежал на своей соломе почти без сознания.

— Что с ним? — спросила я, опустившись рядом на колени.

— Не знаю. — Мама отвернула калошу штанов Йонаса. На ноге были какие-то пятна. — Может, какая-то инфекция. Его лихорадит, — сказала она, приложив руку ко лбу моего брата. — Ты не замечала, какой он в последнее время был уставший и раздражительный?

— Честно говоря, нет. Мы все сейчас уставшие и раздражительные, — сказала я и посмотрела на Йонаса.

Как я могла не заметить? Его нижняя губа была вся в язвах, а дёсны казались фиолетовыми. Руки и пальцы обсыпало красными пятнами.

— Лина, сходи за нашими пайками. Твоему брату нужно хорошо питаться, чтобы это перебороть. И попробуй найти госпожу Римас.

Я шла сквозь темноту, борясь с метелью, ветер бросал колючий снег мне в лицо. Энкавэдэшники мне три пайка не дали. Сказали, что раз Йонас упал на работе, то свой паёк он не заработал. Я пыталась объяснить, что он болен, но они только отмахивались.

Госпожа Римас не знала, что это за болезнь, госпожа Грибас тоже. А тем временем Йонас, кажется, всё больше терял сознание.

Пришёл Лысый и стал над Йонасом.

— А оно заразное? Больше ни у кого таких высыпаний нет? Паренёк может стать для нас всех ангелом смерти. Несколько дней назад девочка умерла от дизентерии. Может, это оно. Бросили её, наверное, в ту яму, что вы выкопали, — сказал он.

Мама велела ему выйти.

Улюшка кричала, чтобы мы вынесли Йонаса прочь на снег. В ответ мама крикнула, что, раз та боится заразы, пусть сама идёт ночевать в другое место. Улюшка попёрлась куда-то из дома. Я села возле братика, прикладывая охлаждённый снегом компресс ему ко лбу. Мама тихо говорила с ним, целовала ему руки и лицо.

— Только не мои дети! — шептала она. — Боже, пожалуйста, убереги его. Он такой маленький. Он так мало ещё видел в этой жизни. Пожалуйста… лучше меня забери… — Мама подняла голову. Её лицо болезненно скривилось. — Костас?

Поздно вечером пришёл с керосиновой лампой господин, что накручивал часы.

— Цинга, — объявил он, взглянув на дёсны Йонаса. — Запущенная. Зубы синеют. Не волнуйтесь, она не заразная. Но лучше найдите парню чего-нибудь витаминного, пока у него органы окончательно не отказали. Он недоедает. И может в любой момент оставить нас.

Мой брат стал образом из сто второго Псалма, он «иссох, как трава». Мама выбежала из дома просить о помощи, а меня оставила с Йонасом. Я прикладывала ему ко лбу компрессы. Положила под руку камешек от Андрюса и рассказала, что искорки в нём лечебные. Рассказывала разные истории из нашего детства, описывала наш дом — комнату за комнатой. Взяла мамину Библию и молилась Богу, чтобы он смилостивился над моим братом. От тревоги меня тошнило. Я схватила бумагу и принялась что-то рисовать для Йонаса, такие картинки, от которых ему могло стать лучше. Когда я рисовала его комнату, пришёл Андрюс.

— Давно с ним такое? — спросил он, опускаясь возле Йонаса.

— С сегодняшнего вечера, — ответила я.

— Он меня слышит?

— Не знаю.

— Йонас, ты выздоровеешь. Вот мы только тебе сейчас поесть и попить найдём. Держись, дружище, не сдавайся, слышишь?

Йонас лежал не двигаясь.

Андрюс вытащил из-под куртки что-то завёрнутое в тряпку. Там оказалась маленькая серебристая жестянка. Из кармана брюк Андрюс достал ножик и принялся открывать им банку.

— Что это? — спросила я.

— Это ему нужно есть! — сказал Андрюс, наклоняясь к лицу моего братика. — Йонас, если ты меня слышишь, открой рот!

Йонас не двигался.

— Йонас, — позвала я, — открой рот. Это тебе поможет.

Мой брат приоткрыл губы.

— Молодец, — сказал Андрюс. Окунув лезвие ножа в жестянку, он вытащил оттуда сочный тушёный помидор.

Мне аж челюсти свело. Помидоры! У меня потекла слюна. Только помидор коснулся рта Йонаса, как губы у него задрожали.

— Да, правильно, жуй и глотай, — сказал Андрюс. А после обратился ко мне: — Вода есть?

— Да, дождевая.

— Пусть попьёт, — велел Андрюс. — Ему нужно всё это съесть.

Я просто не могла отвести глаз от тех помидоров. Сок стекал с ножа Андрюсу на пальцы.

— Где ты их взял? — удивлялась я.

Он с отвращением посмотрел на меня и сказал:

— Да вот в магазин на углу сходил, знаешь такой? — Он смерил меня взглядом и отвернулся. — А где, по-твоему, я бы их взял? Украл, конечно же.

Он закинул последние кусочки помидоров моему брату в рот. Йонас выпил сок из жестянки. Андрюс вытер нож и руки о штаны. Я почувствовала, что тело просто наброситься готово на тот сок.

Вернулась мама с одной из сибирячек, с которыми Йонас сапожничал. На их головы и плечи намело толстый шар снега. Женщина подбежала к моему брату, что-то быстро рассказывая по-русски.