Посреди серой мглы (ЛП)

В ту ночь я фантазировала, как бы папа присоединился к нам на празднике. Представляла, как он бредёт в снегу, что падает на Алтай, и приходит именно в Рождество с моим носовым платком в нагрудном кармане. «Папочка, скорее, — просила я его. — Пожалуйста, не задерживайся».

— Не волнуйся, Лина, папа скоро придёт, — сказала мама. — Он пошёл за сеном для праздничного стола[6].

Я стояла возле окна и смотрела на снег. Йонас помогал маме в столовой.

— Так у нас будет двенадцать блюд. Целый день есть будем! — Он причмокнул губами.

Мама разравнивала белую скатерть на столе.

— Можно я возле бабушки сяду? — просил Йонас.

Не успела я возразить и сказать, что тоже хочу сидеть возле бабушки, как на улице появился тёмный папин силуэт.

— Идёт! — закричала я.

Схватив пальто, я побежала вниз по парадной лестнице и вышла на середину улицы. Тёмная фигура вдалеке ставала всё выше и приближалась в сумерках, под снегопадом. Из соседней улицы доносились колокольчики из конной сбруи.

Голос я услышала ещё до того, как смогла рассмотреть лицо:

— И что это за мудрая девочка стоит посреди улицы, когда так снежит?

— Только та, чей отец опаздывает, — поддразнила его я.

Стало видно папино лицо, раскрасневшееся на морозе. Он нёс охапку сена.

— Я не опоздал, — сказал он и приобнял меня, — а пришёл как раз вовремя.

51

Наступил Сочельник, и я целый день рубала дрова. Вокруг ноздрей у меня намёрз лёд. Я отвлекалась от работы воспоминаниями о Рождестве дома. В этот вечер никто не глотал свой паёк в очереди. Мы любезно здоровались и шли по домам. Йонас снова стал на себя похож. Мы вымыли головы растопленным снегом, почистили ногти. Мама подколола волосы и подкрасила губы. Подрумянила мне щёки свеклой.

— Возможно, и не идеально, но в этих условиях лучше и быть не может, — сказала мама, поправляя одежду и волосы.

— Достань семейную фотографию, — попросил Йонас.

У других людей возникло такое же желание. В домике Лысого собралось множество семейных фотографий. Я видела портрет госпожи Римас с мужем. Господин Римас тоже был низеньким, под стать своей жене. На фотографии она смеялась. У неё было совсем другое лицо, сильное. Теперь же она словно сдулась, как воздушный шарик. Лысый был по-особенному тих.

Мы сидели на полу, словно за столом. Посреди лежала белая скатерть, а перед каждым были ёлочные веточки и сено.

Одно место пустовало. Перед ним горела сальная свеча. В Литве принято оставлять свободное место за столом для отсутствующих или покойных членов семьи. Вокруг того свободного места люди разложили фотографии родных и друзей. Туда я аккуратно пристроила и нашу фотографию.

Я достала заранее припасённую еду и поставила на стол. Кое-кто принёс маленькие запасы, кто-то картофель, кто-то что-то украл. Ворчливая выставила какое-то печенье, которое, скорее всего, купила в селе. Мама поблагодарила её и засуетилась.

— Арвидас с мамой прислали вот это, — сказал Лысый, — на десерт.

Мужчина бросил что-то на стол, и оно тихо стукнуло. Люди ахнули. Я просто не могла поверить. Аж засмеялась от удивления. Это был шоколад. Настоящий шоколад! И Лысый его не съел сам.

Йонас весело закричал.

— Тише, Йонас. Не так громко, — сказала мама. Она посмотрела на свёрток на столе. — Шоколад! Как здорово. У нас здесь просто полная чаша получается.

Лысый выставил на стол бутылку водки.

— Ну ничего лучше не придумали! — поругала его госпожа Грибас. — Кучес ведь, а вы…

— Чёрт, ну откуда мне было знать? — буркнул Лысый.

— Может, после ужина, — подмигнула мама.

— Я в этом участвовать не желаю, — сказал Лысый. — Я иудей.

Все подняли головы.

— Но… господин Сталас, почему же вы нам не сказали? — спросила мама.

— Потому что это не ваше дело, — отрезал он.

— Мы столько дней встречались поговорить о Рождестве. А вы нам любезно предоставляли для этого свой дом. Если бы вы сказали, мы бы и Хануку отпраздновали, — сказала мама.