Посреди серой мглы (ЛП)

— Не думайте, что я не отмечал праздник Маккавеев, — сказал Лысый, подняв палец. — Просто я не болтал об этом, как вы, дураки. — Воцарилась неловкая тишина. — Я о своём вероисповедании не распространяюсь. Это слишком личное. Да и, честно говоря, маковое молоко — подумаешь, большое дело!

Люди неловко заёрзали на своих местах. Йонас засмеялся. Он очень не любил маковое молоко. Лысый засмеялся вместе с ним. Вскоре мы все истерически хохотали.

Мы несколько часов просидели за импровизированным столом. Пели песни и колядки.

После долгих маминых уговоров Лысый прочитал иудейскую молитву «Маоз цур»[7]. И в его голосе теперь не было привычной обиженности. Он закрыл глаза, а в словах его звенели чувства.

Я смотрела на нашу семейную фотографию на пустом месте за столом. Мы всегда праздновали Рождество дома: на улицах звенели бубенчики, из кухни доносились ароматы вкусных тёплых блюд. Я представила нашу столовую — тёмной, с паутиной на люстрах, тонким слоем пыли на столе. Подумала о папе. Что он делает на Рождество? Есть ли у него хоть крошка шоколада, чтобы положить на язык?

Дверь в дом резко отворилась. Вбежали энкавэдэшники и нацелили на нас винтовки.

— Давай! — закричал охранник и схватил мужчину с часами. Люди запротестовали.

— Пожалуйста, сейчас же Сочельник, — умоляла их мама. — Не заставляйте нас подписывать документы на Сочельник.

Охранники с криками принялись выталкивать людей из дома. Нет, без папы я отсюда не уйду. Я протолкнулась к другому краю стола, схватила фотографию и засунула её за пазуху. Весь путь до управления я прятала её там. Крецкий не заметил. Он стоял, не двигаясь, держал винтовку и смотрел на фотографии других семей.

52

На Рождество нас заставили тяжело работать. Я падала от усталости — ведь прошлой ночью не спала. До избушки еле ноги дотащила. Мама подарила Улюшке на Рождество целую пачку сигарет. Та сидела возле печки, грея пятки, и курила. Где мама взяли те сигареты? Я не могла понять, почему мама вообще сделала подарок Улюшке.

Пришёл Йонас с Андрюсом.

— Счастливого Рождества! — поздравил он всех.

— Спасибо за шоколад, — поблагодарила мама. — Мы были просто в восторге.

— Андрюс, подожди минутку, — попросил Йонас. — У меня для тебя кое-что есть!

— И у меня! — сказала я.

Я достала из чемодана лист бумаги и вручила Андрюсу.

— Может, не так уж и красиво, — сказала я, — но угол правильный. И ноздри меньше.

— Просто замечательно! — сказал Андрюс, рассматривая мой рисунок.

— Правда?

Его глаза заблестели и встретились с моими.

— Спасибо!

Я открыла рот. Но оттуда ничего не вылетело.

— С Рождеством! — в конце концов выговорила я.

— Вот, — протянул руку Йонас. — Он был твоим, потом ты подарил его Лине. Она дала его мне, когда я заболел. Я выздоровел, так что, наверное, он очень счастливый. Думаю, теперь твоя очередь владеть им.

Йонас разжал пальцы — там был искристый камешек. Он отдал его Андрюсу.

— Спасибо. Надеюсь, он и в самом деле счастливый, — сказал Андрюс, глядя на камешек.

— С Рождеством, — поздравил Йонас. — И спасибо за помидоры!

— Я провожу тебя домой, — сказала мама. — Хочу твою маму поздравить, если она сможет на минутку отвлечься.

Мы с Йонасом лежали на соломе в ботинках, закутавшись в пальто.

— А помнишь, мы когда-то спали в пижамах? — спросил Йонас.

— Да, и под пуховыми одеялами, — сказала я.

Моё тело проваливалось в солому, в покой. Я чувствовала, как холод от пола медленно заползает в мою спину, за плечи.

— Надеюсь, сегодня вечером у папы пуховое одеяло, — сказал Йонас.

— И я, — сказала я. — С Рождеством, Йонас.

— С Рождеством, Лина.

— С Рождеством, папа, — прошептала я.

53

— Лина! — В дом вбежал Андрюс. — Скорее, за тобой идут.

— Кто? — с удивлением спросила я. Я только что вернулась с работы.

— Командир с Крецким.

— Что? Почему? — встревожилась мама.

Я подумала о ворованной ручке, спрятанной в чемодане.

— Это… я… украла ручку… — произнесла я.

— Что? — нервничала мама. — Как можно было сделать такую глупость? Украсть у энкавэдэшников.

— Нет, дело не в ручке, — сказал Андрюс. — Командир хочет, чтобы ты нарисовала его портрет.

Я остановилась и взглянула на Андрюса.

— Что?

— Он же повёрнутый на своей персоне, — объяснил Андрюс. — Всё говорил, что хочет свой портрет в управлении, портрет для жены…

— Для жены? — удивился Йонас.

— Я не смогу, — сказала я. — Я на нём сосредоточиться не смогу. — Я взглянула на Андрюса. — Мне возле него нехорошо.

— Я пойду с тобой, — сказала мама.

— Он не позволит, — возразил Андрюс.

— Я себе руки переломаю, если нужно. Я не могу его рисовать…

— Лина, не вздумай! — крикнула мама.

— Со сломанными руками не поработаешь, — объяснял Андрюс. — А если ты не сможешь работать, то умрёшь от голода.

— Они знают, что у неё есть и другие рисунки? — тихо спросил Йонас.

Андрюс покачал головой.

— Лина, — Андрюс теперь говорил тише. — Ты должна сделать так, чтобы картина ему… льстила.

— Ты мне будешь рассказывать, как рисовать?!

Андрюс вздохнул.

— Мне очень нравятся твои рисунки. Некоторые из них очень реалистичные, а некоторые… ну, они искажены…

— Но я рисую, как вижу, — ответила я.

— Ты ведь понимаешь, о чём я, — сказал Андрюс.